Дернула я ручку. Несмело — тщетно, а затем уже и вовсе откровенно, дерзко.
— Я запер, — насмешливо-надменное. Ядовитое. Шаги неторопливые ближе. — Но… давай договорим.
Окоченела я на месте, осознавая, что птица в клетке…и вряд ли живой уже ей выбраться.
— Простите… но нам не о чем говорить, — бормочу невнятно, захлебываясь жутью. Дрожу. Откровенно дрожу, едва уже не исхожусь от слабости влаги, а руки — те и вовсе начали позорный пляс, выдавая мою слабохарактерность.
— Даже… — заговором, голос перешел на шепот. Еще ближе — вплотную. Но еще не касается, не хватает меня — откровенно наслаждается моим страхом, волнением. Своим предвкушением. — Даже… ради своего Рогожина? Несколько тайных встреч? Никто ничего никогда не узнает.
— Деньги, — сжалась, скрестила я руки на груди, желая хоть немного скрыть свое состояние. Попытка отстраниться от него подальше, не выдерживая, сгорая уже под этим кислотным напором его близости (еще сильнее подалась, прибилась к выходу, к щели в двери). — Деньги — это максимум, что я могу предложить. Сорок тысяч. Даже сорок три, — нервически сглотнула слюну. Хотя уже и сама готова его молить, чтобы бросил затею — отказался. Не верю, вовсе не верю больше этой скотине, хоть он и последняя моя надежда.
Рассмеялся вдруг — отчего еще больше шпоры мороза искололи меня всю. Сердце отчаянно, в агонии забилось. Задыхаюсь.
— Зая, — лезвием по слуху, по рассудку, по нервам с душой. — За такую сумму… тебе тут даже бумажки в толчке никто не подаст, а не то, чтобы… Да и потом, сама понимаешь, я этими делами давно уже не занимаюсь, их не касаюсь. А мои ребята — минимум шестизначные суммы в графе «получено» своего личного счета различают. А с учетом, что там Серебров со своим «синдикатом» замешан, — всё обретает и того иной вид, и как бы родные рубли в валюту уже не переросли. Так что… — доброе, заботливое, вкрадчивое… лживое, мерзкое, гнилое, — хватит ломаться… Иди ко мне.
Но едва только попытался меня обнять, как дернусь, в ужасе взвизгнув:
— Нет! — отскочила в сторону, к окну.
И снова поддался. Не рванул за мной.
Живо ныряю в сумку, достаю оттуда конверт с пятью тысячами:
— Вот вам, — мигом бросаюсь к его столу, швыряю оного в кучу его бумаг, — за беспокойство, и за то, что успели разузнать. Благодарю за всё, но мне пора.
— Подумай, — поспешно, чувствуя, что проигрывает бой. — Ему очень много грозит. Полжизни пройдет… что его, что твоей. Всё равно ж не дождешься.
— Дождусь, — с вызовом в глаза. — Его — дождусь. Выпустите меня… — дрогнул в сомнениях, в мольбе голос, — пожалуйста.