— Что это? — округлила очи та. Барская манерность, сдержанность. Интеллигентка чертова. Лучше бы человечности хоть чуток, чем эта ее расписная, лживая вежливость, учтивость.
— Билет. Домой. И те деньги, которые ты мне тогда дала взаймы, когда с Федькой пришли просить приютить. Мне кажется, ма-ма, — откровенно язвительно на последнем слове, — тебе пора. Там уже тебя заждались.
Обмерла, затаив дыхание. Боится и моргнуть. Но минуты моей твердости в решении, велении — и сдалась:
— Так вот оно, да? Это и есть твоя благодарность матери? Помощь, когда так сильно та в том нуждается?
— Обо мне отец всю жизнь заботился, — откровенным гневом. Сегодня я с ней наравне. После всего… что она мне сделала, пыталась и нынче пытается сделать — отныне мы — наравне. И нет там уважения. — Он меня воспитал. А вот ты, что ТЫ для меня такого неоцененного сделала? Когда меня муж выгнал из дома, на порог не пустила? Это? К этому зверю назад погнала? Собственных дочь и внука бомжами по свету пустила? Так что да. Не мать ты мне. И ничем не лучше той же Аннет.
— Я тебя девять месяцев выносила! Родила! Сколько сил и здоровья угробила! А ты… — бешено.
— И то, кесаревым! Ну, хорошо. Как будешь тоже в таком же беспомощном состоянии, как и я тогда, — не боись, заберу к себе и буду заботиться. И не девять месяцев. А сколько придется. Я — не ты. Во мне еще есть… что-то человеческое.
* * *
Собрала. Быстро собрала все свои вещи — и с присущей ей манерой, гордо задрав нос, удалилась прочь, на прощание напомнив мне, что я «истинная дочь того травоядного, что и копейки в благодарность не оставил».
А я — я, предупредив напарницу, что и к вечеру не смогу явиться, — на остановку. В автобус — и к Феде. На работу.
* * *
К охраннику — со своими глупыми, постыдными вопросами, сгорая от волнения. И самое страшно другое. И веришь человеку, и любишь, а жуткие слова того жуткого аспида все же ударили по больному. Когда Леня гулял — мне было все равно. Хотя давно догадывалась. Давно.
А тут…
Нет. Я знаю, Федя любит меня, ради нас старается, но все же…
По крайней мере, Господи, лишь бы я не узнала. Лишь бы не узнала то, что разорвет меня, раскромсает и сердце, и душу.
— А где ж ему еще быть? — тихо, добро рассмеялся пожилой мужчина. Закрутил шаловливо свой ус и вперил в меня пристальный взгляд. — Ох, уж эти жены! Все для вас стараешься, стараешься, а как надумаете — так хоть романы пиши! И днем и ночью, сидит над накладными и договорами. Или вон, с ребятами в зале, если кто вдруг заболел или отлучиться надо. Первый раз такого хозяина вижу. Сразу понятно — работяга, от Бога быть хорошим начальником дано.