избавляет читателя от ужасных и натуралистически-жутких подробностей первоисточника.
Еще один полуисторический образ «Рубежа» — рав Элиша, созданный воображением Г. Л. Олди. Прототипом для него послужил известный средневековый каббалист Элиша бен-Абуя, считавшийся между каббалистами еретиком, отступником и прозванный ими за это «Чужой». Материалы о нем были почерпнуты из книги Филиппа Берга «Введение в Каббалу», а также из сочинений Умберто Эко. Олди, как и Валентинов, переосмысливают этот исторический тип и создают художественный образ, выполняющий в «Рубеже» функции едва ли не самого Саваофа, который в книге фактически отсутствует. Рав Элиша воплощает дух Каббалы, однако не традиционной, а, так сказать, «с человеческим лицом». Как и в реальной истории, старый каббалист выступает в роли учителя, наставника молодежи. Он помогает блудному Малаху осмыслить пройденный путь, понять свое предназначение.
В основном же в «Рубеже» больше нет реальных исторических лиц, если не считать Екатерину II и Григория Потемкина, эпизодически появляющихся во второй книге романа. Однако эпизод этот является прямой реминисценцией из «Ночи перед Рождеством» и не несет какой-либо особой смысловой или сюжетной нагрузки. Зато, как и у Звягинцева, большое значение приобретает деталь. Авторы по всему тексту, относящемуся к альтернативной Украине, рассыпают реалии, призванные подчеркнуть временную отнесенность происходящих событий. То упоминается о том, что Федор Еноха учится в Могилянской коллегии (что является типичным анахронизмом, так как это учебное заведение еще в 1701 г. получило статус академии), а его наставником является сам Григорий Сковорода. То говорится о запуске первого воздушного шара братьями Монгольфье. Постоянно выпячиваются детали одежды, вооружения запорожцев, административного устройства Украины XVIII века. Так, важный документ должен быть заверен либо в гетьманской канцелярии, либо в полковой [57, 94–95]. Ярина Загаржецка, жалуясь на отсутствие оружия, говорит, что «рушниц справных нет, и янычарок нет. Будымки, фузеи без пружин, флинты. Какие ржавые, какие без кремней. И шабли ржавые. Гарматы есть, да только без ядер» [57, 128–129].
Итак, насколько произведения «альтернативной истории» соответствуют основным требованиям, предъявляемым к историческому роману: открытый документализм повествования, значительность действительных фактов и событий, подлинность героев, воссоздание местного колорита? Из приведенного выше материала мы видим, что эти признаки исторического жанра можно найти если не во всех русских альтернативно-исторических романах 90-х годов XX века, то в большей их части. За пределами представлений об историческом произведении остаются лишь те фантастические романы, в которых повествуется об альтернативном настоящем. История в них является уже некогда свершившимся фактом, приведшим к существенным изменениям реальности. В основном же писатели стараются придерживаться канонов, выработанных традиционным историческим романом, преломляя их сквозь призму фантастики, модифицируя в зависимости от авторской сверхидеи, видения того или иного исторического этапа или событий.