Путемъ такой вѣковой борьбы, упорной и жестокой, наріодъ добывалъ себѣ всякое новое право, — уничтоженіе рабства, крѣпостничества, свободу слова и вѣры, право самому распоряжаться своею судьбою. Куда мы ни посмотримъ, мы вездѣ увидимъ, что рожденіе права, какъ и рожденіе человѣка, сопровождается тяжелыми родовыми муками.
Ни одно новое право не дается народу само собою. Онъ долженъ за него бороться и спорить, сражаться и истекать кровью. Слѣдуетъ-ли жалѣть, что это такъ? Именно страданія и борьба создаютъ между народомъ и его правами такую-же внутреннюю связь, каку между матерью и ребенкомъ создаютъ материнскія родильныя муки и опасность смерти. Дареное право, или право, добытое безъ труда, это — то же самое, что ребенокъ, найденный подъ капустнымъ листомъ: кто станетъ его особенно беречь? Первая встрѣчная собака яли ворона утащитъ его изъ-подъ капустнаго листа, и никто даже не замѣтитъ этого. Но мать, въ крови и мукахъ родившая дитя, сумѣетъ сберечь его и не позволитъ отнять у себя.
Точно такъ же и народъ никогда не отдастъ назадъ тѣхъ правъ и учрежденій, которыя онъ завоевалъ кровавымъ трудомъ. Можно прямо сказать: народъ тѣмъ сильнѣе любитъ свои права, тѣмъ упорнѣе готовъ защищать ихъ, чѣмъ труднѣе онъ ихъ добылъ, чѣмъ дольше и настойчивѣе за нихъ боролся. Крѣпкая связь народа съ его правами вытекаетъ не изъ привычки, а изъ жертвъ. Если судьба благоволитъ къ какому-нибудь народу, то она не даритъ ему того, въ чемъ онъ нуждается, и не облегчаетъ ему пути къ его достиженію, а, наоборотъ, затрудняетъ ему этотъ путь. Въ этомъ смыслѣ можно сказать съ полною рѣшительностью: борьба, которая потребна для рожденія права, есть не проклятіе, а благословеніе.
Не только весь народъ, но и каждый человѣкъ въ отдѣльности каждую минуту долженъ быть готовъ защищать свое право.
Скажемъ, кончилъ плотникъ въ городѣ свою работу, спѣшитъ ѣхать въ деревню. А хозяинъ при расчете обчелъ его на рубль. Чтобы взыскать съ хозяина этотъ рубль, нужно на нѣсколько дней задержаться в городѣ, нужно ходить по всякимъ мѣстамъ, обращаться, можетъ быть, къ адвокату. Въ десять, въ двадцать разъ больше проживешь и просудишь! Стоитъ-ли такъ канителиться изъ-за рубля? Конечно, пріятно бы проучить мерзавца-хозяина, да что подѣлаешь? Выругается рабочій, скажетъ хозяину: "разживайся, подлецъ, съ моихъ денегъ!" — и уѣдетъ въ деревню.
Плотникъ поступилъ, какъ будто, правильно: большiя-ли деньги рубль? Стоитъ-ли изъ-за нихъ терять десять, двадцать рублей? Разсчетъ прямой. Но онъ не разсчиталъ одного: именно потому-то хозяинъ и обсчиталъ его, что знаетъ русскаго человѣка, знаетъ, что онъ не умѣетъ постоять за свои права. Если бы каждый обсчитанный рабочій твердо и упорно боролся за свое право съ хозяиномъ, хозяинъ не посмѣлъ бы жульничать при расчетѣ. Главное дѣло тутъ вовсе не въ рублѣ, не въ убыткѣ, а въ поруганномъ правѣ, въ совершенной надъ человѣкомъ несправедливости. Противъ этого человѣкъ обязанъ бороться всѣми силами, не разсчитывая рублей и копеекъ.