Скажемъ теперь, пріѣхалъ какой-нибудь англичанинъ въ чужой городъ. Прожилъ онъ, сколько ему было нужно, уѣзжаетъ. Хозяинъ гостиницы насчиталъ на него лишній гривенникъ. Англичанинъ ни за что не заплатитъ его. Какъ бы онъ ни спѣшилъ, — онъ останется въ городѣ на неделю, на мѣсяцъ, затративъ сто, двѣсти рублей лишнихъ; но своего добьется, и гривенника хозяину не заплатитъ.
Русскому человѣку это будетъ только смѣшно. Онъ скажетъ:
— Ну, что за сутяжничество! Стоитъ-ли того! Сколько хлопотъ, непріятностей, — и все изъ за какого-то гривенника! Какъ не стыдно!
Иной добрый человѣкъ даже готовъ будетъ пожертвовать англичанину собственный гривенникъ, чтобы только избавить его отъ всѣхъ этихъ хлопотъ, и очень удивится, если англичанинъ съ негодованіемъ откажется. Чего же ему нужно?
Англичанину нужно, чтобы никто не смѣлъ нарушать его правъ. За это онъ готовъ бороться до послѣдней копейки, до послѣдняго издыханія. Въ этомъ-то вотъ и есть причина того, что въ Англіи царствуетъ настоящая свобода, что никто не смѣетъ нарушить правъ англійскаго гражданина. Всѣ знаютъ, что за свое право англичанинъ будетъ держаться и зубами, и ногтями, что противъ малѣйшаго его нарушенія онъ будетъ бороться изо всѣхъ своихъ силъ и успокоится только тогда, когда возстановитъ свое право.
У насъ — какъ разъ наоборотъ.
Русскій писатель Глѣбъ Успенскій разсказываетъ вотъ про какой случай. Ехалъ онъ какъ-то на пароходѣ но Волгѣ. Въ буфетной каютѣ сидѣли за столикомъ нѣсколько человѣкъ и пили чай. А рядомъ за бутылкою водки сидѣлъ урядникъ; подвыпилъ онъ уже порядочно.
Пароходъ отошелъ отъ города Углича. Одинъ изъ собесѣдниковъ сталъ разсказывать, какъ императоръ Николай Первый когда-то осматривалъ Угличъ. Есть тамъ очень древній дворецъ. Одинъ купецъ и поусердствовалъ: закрасилъ на дворцѣ всѣ старинные рисунки, раззолотилъ букетами, ждетъ, что царь его похвалитъ. А царь, какъ увидалъ, — разсердился: "какой дуракъ посмѣлъ это сдѣлать?!"
Урядникъ вдругъ какъ вскочитъ:
— Ка-акъ?.. Дуракъ?… Про священныхъ особъ?!.. Протоколъ!
Поднялъ цѣлый скандалъ. Оретъ:
— Про государя-императора такія слова?.. Нѣтъ-съ, господа политическіе! Не позволю-съ! Нѣтъ-съ!
— Да ты съ ума сошелъ! Чучело пьяное!
Урядникъ дрожалъ отъ злобы и трясъ пальцемъ передъ лицомъ каждаго изъ обвиняемыхъ.
— Не поз-во-лю! Не позволю политическихъ поступковъ!
— Не смѣй, пьяный ты человѣкъ, позорить насъ передъ народомъ!
Урядникъ кричалъ:
— За носъ! За носъ политическихъ преступниковъ! Не уйдетъ отъ меня! За носъ, за носъ его, въ темненькое мѣсто!
Хотя онъ и былъ озлобленъ, и трясъ грозящимъ пальцемъ у лица каждаго подсудимаго, но исполнить этого не посмѣлъ и вмѣсто того на самомъ себѣ представилъ, какое униженіе будетъ для преступника, если онъ, урядникъ, приведетъ въ дѣйствіе свое право. Злоба его была такъ велика, что онъ рѣшительно забылъ о собственномъ своемъ носѣ и теребилъ его съ тою-же злобою, какъ бы у него въ рукакъ былъ носъ преступника.