Работа над «Капиталом» была настоящим человеческим и научным подвигом, особенно если принять во внимание те жизненные условия, в которых она велась.
Эмигрировав после подавления революции 1848 года в Англию, семья Маркса оказалась без средств к существованию. Нужда была настолько страшной, что когда в 1852 году умерла маленькая дочка Маркса, ее не на что было даже похоронить.
Один из этих страшных дней лондонской эмиграции Женни «без прикрас» описала И. Вейдемейеру.
«Так как кормилицы здесь недоступны, я решила сама кормить своего ребенка, несмотря на постоянные ужасные боли в груди и спине. Но мой бедный малютка высасывал у меня с молоком столько забот и скрытого горя, что сам постоянно хворал, днем и ночью страдал от острых болей. С тех пор как он родился, он еще ни одну ночь не спал больше двух-трех часов. В последнее время к этому прибавились еще сильные судороги, и ребенок все время был между жизнью и смертью. Из-за этих мучений он так сильно сосал, что у меня заболела грудь, появились трещины на груди; часто кровь текла в его открытый, дрожащий ротик. Так сидела я с ним однажды, как вдруг появилась хозяйка нашего дома. Мы заплатили ей в течение зимы свыше 250 талеров, а остальные деньги, по контракту, должны были уплатить не ей, а ее лендлорду, который еще раньше описал ее имущество. Она отказывается от контракта и требует 5 фунтов стерлингов, которые мы ей еще были должны. Так как денег у нас не оказывается (письмо Наута пришло слишком поздно), являются два судебных пристава и описывают все мое небольшое имущество – кровати, белье, платье, – все, даже колыбель моего бедного ребенка и лучшие игрушки девочек, которые стояли тут же, обливаясь слезами. Они угрожали через два часа забрать все имущество. – Я, с моей больной грудью, осталась бы тогда на голом полу с моими дрожащими от холода детьми. Наш друг Шрамм спешит в город за помощью. Но едва он сел в кабриолет, как лошади понесли, он на ходу выскакивает из экипажа, и его, окровавленного, приносят к нам в дом, где я сидела в слезах с моими бедными дрожащими детьми.
На следующий день мы должны были оставить квартиру. Было холодно, пасмурно и дождливо. Мой муж ищет для нас помещение, но с четырьмя детьми никто не хочет нас пускать. Наконец нам оказывает помощь один друг, мы уплачиваем за квартиру, и я быстро продаю все свои кровати, чтобы заплатить аптекарю, булочнику, мяснику и молочнику, напуганным скандалом с описью имущества и внезапно набросившимся на меня со своими счетами. Проданные кровати выносят из дома, погружают на тележку – и что же происходит? Было уже поздно, после захода солнца, вывозить вещи в такое время запрещается английским законом, и вот появляется хозяин в сопровождении полицейских и заявляет, что среди моих могут быть и его вещи и что мы хотим сбежать за границу. Не прошло и пяти минут, как перед нашей квартирой собралось не менее двухсот – трехсот зевак, весь сброд из Челси. Кровати вносят обратно; отдать их покупателю можно было лишь на следующее утро, после восхода солнца. Когда наконец, продав все наши пожитки, мы оказались в состоянии уплатить все до последнего гроша, я переехала с моими милыми малышами в наши теперешние две комнатки…»