Управление производством и оплата труда должны были быть в корне изменены. Качество труда должно было быть оплачиваемо на порядок выше, чем его количество. Но и здесь не было ничего нового. Советское общество при том же Сталине уже знало, что такое действительная разница в оплате по труду, пусть это, повторяю, касалось не всех областей, пусть сочеталось с полурабским трудом в деревне, пусть во многом базировалось на принуждении и терроре. Все это худшее совсем необязательно было копировать в момент, когда началась перестройка. Следовало, напротив, выделить разумные начинания, вспомнить забытый опыт блестящих советских экономистов, учесть высокий авторитет андроповских реформ при их, казалось бы, незначительности, неброскости, недолговременности и отсутствии четкого их осознания в обществе. Но народ-то ведь запомнил и воспринял ту андроповскую волю к очищению авгиевых конюшен загнивающего общества, которой, он, возможно, сам и наделил шефа КГБ СССР, фигуру в целом неоднозначную. Я утверждаю, что начальный импульс и всей партии, и большинства ее руководства в 1985 году предполагал именно переход в постиндустриальную социалистическую парадигму развития советского общества с обязательным в этих условиях преодолением барьера моноидеологизма, с обязательным обеспечением информационной свободы, с обязательным изменением как социальных, так и политических приоритетов.
Когда же был совершен неожиданный поворот в другую сторону и сломана становившаяся постиндустриальная социалистическая парадигма эволюционного развития?
Это произошло в тот момент, когда началось кооперативное движение, когда ставка была сделана на новые отношения собственности. Именно эта ставка сломала хребет обществу и заставила его начать передел собственности и неизбежную при этом борьбу за передел власти между корпоративными кланами, группами, группировками, ищущими прикрытия для свои алчных вожделений в тех или иных псевдоидеологиях — псевдонационализме, псевдодемократизме, псевдопатриотизме и т. п. Идеологиях, которые не более чем ширмы для первоначального накопления капитала, для неслыханного перераспределения национального богатства, исчисляемого в буквальном смысле слова триллионами долларов. Почему же партия не захотела взять на вооружение постиндустриализм и возглавить постиндустриальный прорыв? Ответов здесь может быть несколько.
Ответ 1. Деформированная ментальность партийных кадров не позволяла даже воспринять новую парадигму социалистического развития, партия была архаичной и не могла измениться в нужном направлении. В какой-то мере это действительно так, но сводить все к этому вряд ли целесообразно. Лично я помню, какое воздействие оказала на определенные круги партии книга «Постперестройка», как были восприняты начинания МГК КПСС при Юрии Прокофьеве и программы реформирования партии и общества в постиндустриальном духе. Там не было отторжения, хотя, возможно, не было и полного понимания того, на что именно замахивается группа партреформаторов 1989–1990 годов, включавшая в себя столь разных людей, как Олег Шенин, Юрий Прокофьев, Людмила Вартазарова и ваш покорный слуга.