Ланни провел большую часть своего времени в гостиничном номере, и всякий раз, когда звонил телефон, его сердце выскакивала из груди. Звонили друзья, приглашая его, и он оправдывался, что занят бизнесом. Когда были деловые звонки, он оправдывался социальными обязательствами. Но он не слышал того голоса, который хотел услышать. Его предчувствие сказало ему, что он никогда не услышит его снова. Почему она не может позвонить, только потому, что она находится в руках врагов. И если она была в их руках, какой у нее шанс был убежать? Он выходил на улицу и ходил там, неожиданно поворачивая за углы и глядя в витрины магазинов, чтобы выявить слежку. Но на хорошо одетого и молодо выглядевшего американца обратили внимание только дамы trottoir.
Через четыре дня он не мог больше ждать и написал на своей машинке роковую записку, текст которой он и Труди согласовали прежде. Он попросил профессора Адлера быть на тёмном углу улицы на Монмартре в десять часов следующего вечера с голубым цветком в петлице. Письмо было подписано "Туанетта" в надежде, что, если оно попадёт в руки врага, то может быть принято за назначение свидания. В назначенный час Ланни подошел к месту, приняв все меры предосторожности, убедившись, что за ним нет слежки. Он прошел мимо места, ища небольшого немца с преждевременно седыми волосами и голубым цветком. Конечно же, есть шанс, что там может быть нацистский агент, занявший место музыканта. Но и этот шанс нельзя упускать.
Тем не менее, там не было никого, похожего на учителя игры на кларнете. Ланни прошел назначенный угол несколько раз, а потом, думая, что музыкант мог ошибиться местом, обследовал и другие углы, но тщетно. Он вернулся к себе в гостиницу и написал еще одну записку, назначив еще одну встречу на следующий вечер. Он снова был там и прошелся по всем углам, как и раньше, не видя голубых цветов и никого, кто был похож на музыканта или агента гестапо. Ланни встречался с ними обоими. Его послания, несомненно, попали в отдел недоставленных писем и были сожжены, вместе с тысячами других попыток назначить свидание.
VI
Теперь Ланни мог бы сказать себе, что он сделал все, что мог. Он мог бы поставить точку в конце этой главы своей жизни и закрыть книгу. Но сам факт того, что он не любил Труди, так искренне, как ему следовало бы любить ее, привязал его к ее памяти. Теперь, когда это было слишком поздно, он действительно жаждал жить героической, святой жизнью! Тот факт, что он держал мученицу в своих объятиях, отравил его мысли о светском обществе, которое манило его из Ривьеры, Биаррица, Зальцбурга, Давоса и других мест, где могли находиться в конце лета друзья его матери.