Сразу же после встречи, Старик, вспотевший и красный, вызвал айтишника Федю Неклюдова, новичка в нашей редакции, но к слову талантливого человека, и приказал ему вывести из строя мой ноут, перед этим уничтожив в нем всю информацию.
Когда я зашла в кабинет к Старику, этому лысому сморчку в индийской шапочке, то едва сдержалась, чтобы не пережать ему худое, с выпирающим кадыком, горло. Ничего хорошего из нашей беседы тогда не получилось.
К вечеру, когда мои эмоции несколько поулеглись, он встретился со мной в присутствии свидетеля, молчаливого коллеги, журналиста Славы Илинского.
— Сядь и, молча, слушай, — сказал Старик, когда я зашла в кабинет.
Я села напротив Илинского, который старался не смотреть мне в глаза, я желала услышать от Старика объяснений, поэтому старалась не давать повода эмоциям, и увести разговор в другое русло.
— В общем, так, Жанна, — Старик смотрел то на меня, то на Илинского, — ты отлично постаралась, материал просто гениальный, — при этом слове, левая сторона его губ отъезжала в сторону, обнажая желтоватые зубы, — но обсуждать свои решения, я не собираюсь. Я думаю в первую очередь о газете и людях, которые работают вместе с нами. Не думай, я никого не боюсь. Но, мое решение именно такое и другим быть не может, — он посмотрел на меня, ожидая возражений, но я молчала.
— Знаешь, я подумал тут, почему бы тебе не отдохнуть? Ты когда последний раз была в отпуске? — сказал он.
Я молчала, думала, насколько я понимаю сейчас Элину. Иногда ничего не хочется ни говорить, ни доказывать свиньям, но не людям, все равно они будут марать свое рыло в грязи. Старик сложил перед собой руки и вздохнул.
— Жанна, да пойми ты, честность на хлеб не намажешь, да, порой случаются вещи, о которых нужно просто забыть.
— Знаешь, что такое «точка бифуркации», — я оборвала его.
Он пожал плечами и откинулся на спинку кресла.
— Это ты сейчас к чему? — спросил он.
— Я о приближающейся для тебя катастрофе. Ты же не такой, Старик, ты выглядишь неуклюже, когда тобой управляют. Знаешь, почему ты струсил? Они покопались в твоем прошлом и что-то нарыли. Нашли ключ. Сначала они нагнали на тебя страха, а затем купили тебя, как поступили в свое время с бедолагой Чигиным и журналистом Кулякиным. Интересно, сколько ты стоишь? Чигин построил новый дом и купил машину, на ней комфортней навещать могилу жены. А ты, ты, Старик, сколько стоишь ты?
Старик словно сдулся, побледнел, затем налился пунцовостью, хотел заорать на меня, я видела это по вздувшимся на шее венам. Но он сдержался.
— Дура, — буркнул он и добавил. — Я не намерен с тобой ничего обсуждать.