Она расстегивает две пуговицы у ширинки, прежде чем я нахожу смелость остановить ее.
— Нет, Рания. Ты не знаешь, чего я хочу.
Она борется против хватки на своих запястьях.
— Нет, знаю. Ты мужчина. Я женщина. Я знаю. — От эмоций ее английский скомкан, но понятен.
— Это не так. — Я отпускаю ее запястья. — Ты целовала их? — спрашиваю я, жестикулируя на мечеть.
Она вздрагивает от моих слов.
— Нет, никогда.
— Они целовали тебя?
— Нет. — Она выглядит смущенной. — Почему ты…
— Я — не они. Я не один из них. Я не хочу тебя так, как хотят они.
Ее взгляд ищет мой, карие глаза блестят от слез.
— Тогда зачем ты от меня хочешь? — Она качает головой, понимая свою грамматическую ошибку, и переключается на арабский. — Чего ты от меня хочешь? Я.… я больше ничего не знаю. Только это.
Мои объятья слабеют, и она высвобождается, чтобы расстегнуть третью пуговку. Я твердею от мыслей о ее прикосновениях, но я не могу позволить себе разрешить ей это сделать. Я снова обхватываю пальцами ее запястья и тяну вниз к себе. Рания сопротивляется, но потом подчиняется. Я устраиваю ее так, что теперь ее голова лежит у меня на груди; одной рукой я обнимаю ее за плечи, а второй удерживаю ее руки. Ее вес на моей груди причиняет чертовски сильную боль, но я ее игнорирую. Так естественно — убаюкивать ее в моих руках. Она напряжена, но вскоре расслабляется.
— Больше, Рания, — говорю я на арабском. — Больше, чем секс.
— Не для меня.
— Есть забота. Есть… — Ищу верные слова на ее языке, — … есть желание, как телом, так и сердцем.
— Желание сердцем? Разве это не любовь? — говорит она по-английски.
Мы делаем шаги вперед и назад в языках друг друга, пробуя использовать те слова, которые знаем, исчерпываем их запас и прибегаем к собственным.
— Может быть. Но не обязательно.
Долгое молчание, наполненное невысказанными мыслями.
— А для тебя? — спрашивает она. — Это любовь? Ты хочешь сердцем? Меня?
Это пугающий, опасный разговор. Мы сторонились его несколько дней. Я потерял счет тому времени, что провел здесь, рядом с ней. Дни сливаются воедино, ночи тоже. Прошло ли несколько недель? Очень даже возможно.
Мы не должны об этом говорить. Как мы можем разговаривать о сексе и любви так, будто это когда-нибудь произойдет? Нет, это болезненная фантазия. Если я выживу, закончится все тем, что я ее покину, чтобы вернуться в лагерь в Фаллуджи, Рамади или еще где-нибудь у черта на куличках, а потом и домой. В Штаты. Вернусь к прыжкам с парашютом и буду забрасывать местных жителей конфети. СВУ, заминированным автомобилям и засадам в удушающей жаре.