Вернувшись в гостиную, застаю Реджину, сидящей на диване в застывшей позе. Уставившись на экран нечитаемым напряженным взглядом, она никак не реагирует на мое появление. Я замечаю мертвенную бледность ее лица, и темные круги под глазами. Прогулка явно не пошла ей на пользу.
– Эй, все в порядке? – спрашиваю я, присаживаясь рядом. Хочу обнять ее, но почему-то не решаюсь. С Джиной творится что-то странное в последнее время. Нам необходимо поговорить, но я не знаю, с чего начать, чтобы не напугать ее и не заставить замкнуться еще сильнее. Она не отвечает на мой вопрос, усиливая мою тревогу. Не помню, чтобы когда-то Джина вела себя так отстраненно.
– Я сейчас проверял Эсми… – снова начинаю я, и резко подняв голову, Реджина смотрит мне в глаза прямым, отстраненным взглядом. У меня сердце падает, когда я вижу в отражении голубых глаз совершенно незнакомое мне выражение.
– Как она? Ты уложил ее спать? Или няня справилась? – немного хрипловатым голосом спрашивает Джина.
– Я приехал, Эсми уже спала. Анна, как всегда строго следует режиму и расписанию. Утром приедет, как обычно к девяти утра.
– Да, нам повезло с няней, – нейтральным тоном соглашается Реджина, снова устремив взгляд на экран, с которого широко улыбается Мартин Роббинс, рассказывая сказки о грядущем счастье для всех и каждого.
– Я просто заглянул, чтобы посмотреть на нее, – продолжаю я, – и заметил рисунки на тумбочке. Скажи, ты тоже рисуешь? Или она сама?
– Я? – Реджина хмурится, словно не понимает, о чем речь. – Я с трудом могу нарисовать домик и дерево. Нет, Эсми гораздо талантливее меня. Во всем.
– Но мне показалось, что некоторые ее рисунки совершенно отличаются от тех, которые, наверное, должны рисовать дети в ее возрасте, – замечаю я осторожно. Джина пожимает плечами, обхватывая себя руками, словно замерзла.
– У нее особенное мышление и воображение, Нейт, – сухо отзывается она. – Я должна тебе кое-что сказать, – добавляет она едва различимым шепотом, опуская взгляд на свои колени.
– Об Эсми? – напряженно спрашиваю я. Реджина отрицательно качает головой.
– Обо мне, – отвечает она.
– Что именно? – затаив дыхание, уточняю я. Дурное предчувствие сковывает внутренние органы ледяным кольцом, и теперь мы оба похожи на каменные изваяния, застывшее на расстоянии ладони друг от друга.
– Я никогда не жила в Оклахоме, – надтреснутым голосом выдает Реджина, заставляя меня пристальнее всмотреться в ее заострившийся профиль. Она поворачивает голову и смотрит на меня нечитаемым взглядом. – Меня не растила тетя. Моя мать погибла при пожаре, когда мне было шестнадцать. Мы жили здесь. В Кливленде. Далеко не в самом благополучном районе.