Как только она ушла, я расплакался. Мне еще никогда не было так грустно. Мне никогда не было так грустно. Никогда.
Мое сердце болело даже больше ног.
Я знал, что мама слышит меня. Но у нее хватило приличия оставить меня в покое.
Большинство дней я просто смотрел в окно. Я пытался выехать на инвалидном кресле из дома. А мама продолжала все поправлять, чтобы мне было легче.
Мы много улыбались друг другу.
— Ты можешь посмотреть телевизор, — сказала она.
— От него гниют мозги. У меня есть книга.
— Она тебе нравится?
— Ага. Но она немного сложная. Не слова. Но, понимаешь, содержание. Думаю, мексиканцы не единственные бедные люди в мире.
Мы взглянули друг на друга. Мы не совсем улыбались. Но наши улыбки были внутри нас.
Мои сестры зашли на ужин. А мои племенники и племянницы разрисовали мой гипс. Я очень много улыбался, а все остальные говорили и смеялись. Это все казалось таким правильным. И я был очень благодарен маме и папе, потому что, казалось, что из-за меня всем было грустно.
Когда мои сестры ушли, я попросил папу посидеть напротив крыльца.
Я сидел в Фиделе. А мама с папой сидели на своих стульях.
Мы пили кофе.
Мои родители держались за руки. И мне стало интересно, каково это, держать кого-то за руку. Бьюсь об заклад, что иногда в чьих-то руках можно найти все тайны вселенной.
СЕМЬ
Это было дождливое лето. Каждый вечер тучи собирались как стая воронов и начинался дождь. Я по-настоящему влюбился в гром. Я прочитал «Гроздья гнева» и «Войну и мир». Я решил, что хочу прочитать все книги Эрнеста Хемингуэя. А папа решил, что прочитает все, что читаю я. Возможно, это был наш способ общения.
Данте приходил каждый день.
В основном он говорил, а я слушал. Он решил, что будет читать «И всходит солнце» вслух. Я не собирался спорить с ним. Я никогда не собирался спорить с Данте Кинтана. Так что, он читал по главе каждый день. А потом мы ее обсуждали.
— Это грустная книга, — сказал я.
— Да. Именно поэтому она и нравится тебе.
— Да. Именно так.
Он так и не спросил, что я думал о его рисунках. И я был рад. Я положил его альбом под кровать и так и не посмотрел, что там внутри. Думаю, я наказывал Данте таким образом. Он подарил мне ту часть себя, которую никогда бы не подарил кому-либо другому. А я даже не взглянул на рисунки. Почему я так поступаю?
Однажды он проболтался, что наконец-то собирается встретится с психологом.
Я надеялся, что он не станет рассказывать мне об их разговорах. Он не стал. И я был рад. А затем я разозлился. Ладно, я был просто не в настроении. И непоследовательный. Да, именно таким я и был.