атан. Он очень милый. Этот маленький акцент на первом слоге твоего такого универсального имени.
Джонатан. Он как будто для того, чтобы убедиться, что я слушаю то, что ты затем произнесёшь. Как будто бы говорит «обрати внимание, кто я». Ты так молод,
Джонатан, всего на несколько лет моложе меня, но годы значат гораздо больше, чем то, сколько раз мы крутанулись вокруг солнца. Твой возраст виден насквозь не только в неспособности сидеть неподвижно. Он в глазах, карих с разными оттенками. В том, как ты смотришь на меня с похотью и расчётом, с удивлением и немалым страхом.
Ты, как и все остальные — о, как же я ненавижу отсутствие в английском спряжения слова ВЫ; другие языки гораздо более определённые, эффектные и изящные. Дай-ка снова попробую: Ты (в единственном числе, Джонатан) очень похож на всех остальных (множественное число мужчин-мальчиков, которые приходили-уходили до тебя-в-единственном-числе, Джонатан).
Ты, Джонатан, смотришь на меня с таким нуждающимся, жаждущим, голодным и похотливым страхом, размышляя о том, как тебе овладеть мной; как обойти правила, которыми связал нас этот контракт; как вынудить меня уйти с тобой и быть твоей; как заставить меня расстегнуть топ или немного наклониться так, чтобы ты мог лучше рассмотреть, что под моей блузкой, или как тебе поиметь меня всеми возможными способами. Но, как и остальным — тебе нельзя. Ничего.
Я не для тебя.
Я принадлежу мужчине. Одному единственному мужчине, который ни с кем не делится.
А ты — ты, Джонатан, и все остальные — недостойны даже думать о том, как его зовут. Вам не понять изысканности, блеска, культуры и шарма, утончённости, лёгкой власти и естественного доминирования, которым обладает этот человек. Вы просто не сможете.
Он — солнце, зависающее над горизонтом, а вы — светлячки, которые порхают в ночи туда-сюда, и каждый думает, что его свет сияет ярче других, не понимая, как вы малы и ничтожны на самом деле.
Прямо сейчас мы сидим на моём кожаном диване и потягиваем чай «Harney & Sons» с бергамотом, и я отмечаю твою позу: положение руки, когда ты отдыхаешь; угол запястья, когда пьёшь чай; поворот шеи и изменение направления взгляда. Я всё это вижу, замечаю каждую деталь и делаю выводы, рассчитываю в уме и подготавливаю свой урок. Тем не менее, сейчас я пью чай и стараюсь позволить тебе вести наш разговор.
Ты плачевный собеседник, Джонатан. Говоришь о спорте, как обыкновенный мальчик, присевший на барный стул, хлебнуть пивка. Как будто бы я могла задуматься о такой чепухе. Но я позволяю тебе болтать о каком-то игроке, киваю, вставляю в нужных паузах