Когда Небесный дар пришел к ним на заседание в первый раз, они сочиняли стихи о персиковых цветах. Подражая им, он устремил глаза к потолку, но персиковые цветы перед ним не появлялись, да он и не любил их. Ученые мужи моргали, мотали головами, однако не могли сочинить ни слова. Это показалось ему забавным, он начал фантазировать, грустить и вскоре выгрустил:
Весенний дождь несет в себе множество чувств,
Грусть наслаивается на грусть.
Под Мостом ста цветов тихо журчит вода.
Чье это лицо алеет, как ожидалось?
Персиковое облако закрывает собой крохотную башню.
Небесный дар и сам понимал, что это стихотворение не имеет особого смысла — он просто намычал его, пока мотал головой. Если бы он мычал подольше, то и грусти получилось бы побольше, но он уже был не в силах мотать головой, потому что голова закружилась.
Едва он начал читать свое стихотворение вслух, как понял, что это победа. Все члены общества, до того почти не смотревшие на него, увидели в нем молодое дарование, которое они выдвинули собственными руками. Он уверовал, что его творение действительно интересно, и вновь пожалел, что недостаточно мотал головой. Особенно понравились «старикам» слова «грусть наслаивается на грусть». Один из них тоже сумел сочинить грустную строку, но гораздо слабее:
У текущей воды и персиковых цветов ласточки грустят.
Тем не менее все закрыли глаза, долго думали, а потом разом воскликнули:
— И это стихотворение очень глубоко! Старый автор вновь задумался:
— А кто скажет, что нет?
Небесный дар тоже закрыл глаза. Пожалуй, на самом деле глубокое стихотворение, если ласточки действительно умеют грустить.
Кроме стихов, Небесный дар познал много других новых вещей. В доме каждого члена общества были антикварные предметы, картины, каллиграфические надписи, изысканные фрукты на подносе — типа «рука будды»[33]. Одежда тоже была изысканной, сшитой по разным древним фасонам. Чай пили крохотными чашечками и еще более крохотными глотками. Когда кто-нибудь хотел говорить, то разевал рот и долго молчал, а потом либо говорил, либо нет. Харчевню никто не называл харчевней, а только «местом для легких закусок». В сдержанном смехе каждого таилось жало или по крайней мере презрение. Все у них было изощренным, и даже Небесного дара они называли Небесным старцем.
Он, конечно, хотел походить на них. Эти люди были еще лучше учителя Чжао. Тот не отличался богатством одежды, они тоже одевались внешне просто, но в этой простоте все-таки была изысканность: верх они делали из бумажной материи, а подкладку из шелка. Учитель Чжао часто по три месяца не стригся, члены «Юньчэнского общества» тоже носили длинные волосы, совсем по-другому: их волосы были опрятны и хорошо пахли даже без одеколона. Они не признавали модных кожаных туфель, зато щеголяли в старинных парчовых туфлях с подошвой из прессованной материи, которые великолепно гармонировали с традиционными шелковыми чулками. Это был мамин стиль, только более эстетизированный, напоминающий о цветах коричного дерева — невзрачных, но очень ароматных. «Да, мама была права! — думал упоенный Небесный дар. — Человек должен избирать чиновничью стезю, служить вдали от родного города, видеть императора или президента — только так он может стать необыкновенным!»