Ему пришлось сказать эти совсем не поэтические слова, но Тигр все понял и молча показал ему язык.
Больше всего его беспокоили счета от торговцев. Что делать, если в конце года отец разом получит все эти счета и не пожелает их оплатить?! Он попробовал притвориться беспечным, но у него это не до конца получилось. Уж не воспользоваться ли методом, который он не любил, но которым иногда приходится пользоваться? Он имел в виду метод, коим добывал деньги учитель Чжао, — кража и продажа. Конечно, это метод некрасивый и даже несолидный, однако во имя положения, которое он завоевал в обществе, во имя красивой жизни, которая была ему так дорога, к нему придется прибегнуть. И хотя он вновь тем самым провинится перед отцом, он не может бросить эту прекрасную жизнь, эту жизнь среди облаков — она выше всего на свете! Небесный дар начал чувствовать, что у человека должны быть деньги, что отец правильно делал, гоняясь за ними, только не надо глупо их тратить. С ними нужно обращаться так, как члены «Юньчэнского общества», которые тратят деньги с умом, не оставляя от них ни звука, ни запаха. Деньги приносят им материал для поэзии.
Еще больше приковывала его к этой красивой жизни, естественно, Вэньин. Жена, умеющая писать и рисовать! Талантливые супруги, которые целыми днями вместе сочиняют стихи или грустят над персиковыми цветами, — как это восхитительно! Он был убежден, что Вэньин любит его. С ней не так просто общаться, как со школьницами или студентками, но зато у нее в каждом слове, в каждом жесте таится невысказанное чувство: ведь не случайна эта «похлебка из восьми драгоценностей». Ради Вэньин не жалко истратить хоть все отцовские деньги. Он вспомнил любовные сцены из пьесы «Западный флигель» и размяк еще больше. Ему казалось, что теперь он должен превратиться в некое подобие женщины — тихой, спокойной, чувствительной, умеющей рисовать пионы, часто болеющей от грусти, а ни в коем случае не подражать Хуан Тяньба, это просто смешно. Или быть мужчиной, но таким, как студент Чжан или Цзя Баоюй[36],— опять же чувствительным, отказывающимся от еды, худеющим и пишущим при этом стихи. Человек должен с утра до вечера порхать над цветами, словно мотылек. И он, Небесный дар, тоже хочет быть мотыльком — маленьким желтым мотыльком, стремящимся к пиону! Ради этого он готов даже воровать папины вещи.
Отец все-таки не поправился как следует и время от времени снова хворал. Он никогда не умел следить за собой: едва чувствовал себя лучше, как наедался чего-нибудь неподходящего и опять заболевал. Ему не хотелось восстанавливать «Счастье и изобилие», да и сил на это не было; двумя другими лавками он тоже не очень занимался. К нему вернулось безразличие, но уже иное, связанное с признанием своей старости и слабости. Это безразличие попахивало смертью.