Еще через день они наконец отправились в город. Старик Цзи провожал их и подарил Небесному дару двадцать самых крупных яиц.
Дома Небесный дар сразу успокоился. Правда, некоторое время он еще не мог забыть невыразимую бедность семьи Цзи и даже во сне видел трех детишек с кусками лепешки, особенно самого маленького в рваных ситцевых штанишках. Он начал расспрашивать Цзи о деревенских делах и узнал очень много интересного. Это был особый мир — с людьми, но без денег.
Он попросил отца прибавить Цзи жалованья, тот согласился. Почему он согласился так охотно? Небесный дар не понял этого. Он только воображал себя Хуан Тяньба, который ночью приносит старику Цзи несколько юаней. Старик Цзи очень хорош и симпатичен, но и он, Небесный дар, хорош. К счастью, он живет в городе, имеет отца и деньги. Но почему у него есть деньги, а у Других нет? Этого он но понимал и лишь радовался своей удачливости.
В следующем году ему исполнилось пятнадцать лет, он превращался из подростка в юношу. Даже в его внешности произошли перемены: пушок на верхней губе стал гуще, а один-два волоска уже можно было ущипнуть; кадык начал выдаваться вперед и ходил под кожей вверх-вниз, как живой финик; голос стал уже не таким звонким; на лице появились красные пятна.
Вытянулся он не очень сильно, но чувствовал, что стал крепче и вообще растет, что иногда несколько волновало его. Он начал прихорашиваться, тайком купил жидкость для ращения волос и не показывал ее никому, кроме Цзи, которой изредка позволял нюхать свои волосы. Полюбил смотреться в зеркало, но девочек стеснялся, хотя и считал, что в зеркале выглядит очень красивым. Долго не ходил к Пчелке именно потому, что она была девочкой. Некоторые вещи тревожили его, но он не решался ни у кого о них спрашивать, даже у Тигренка.
Из-за постоянных мыслей о себе он постепенно забыл о деревне Шестнадцатая Верста. Сам он был гораздо интереснее, во всяком случае, изменялся в мире только он один. Он разлюбил прежние игры, но полюбил красивые носовые платки, зеркальца с изображением девушек, сигареты «Ворота добродетели», которые он тайком выкуривал до половины, долго мучаясь потом головной болью. Когда ему нечего было делать, он чистил до блеска кожаные туфли. В такие минуты он еще чаще предавался запретным мыслям, чувствовал свое одиночество и мечтал кого-нибудь обнять.
Отец хотел, чтобы он учился торговле и продолжал его дело, но Небесный дар помнил завет матери и считал, что чиновничья служба лучше торговли. Точнее, он колебался. Порою он любил поразмышлять о своем будущем, однако серьезных размышлений избегал. Он был барчуком и предпочитал притворяться беспечным. «Учиться торговле? — усмехался он. — Нет, неинтересно!» Ему нравилось выпросить у отца два или три мао и всласть побродить по улицам.