Ей на непокрытую голову, пролетая под лампами фонарей белой ватой, ложился и не таял пушистый снег.
До дома на улице Вананда она добралась лишь под утро: добралась – громко сказано. Кто-то, закрывая питейное заведение, грубо растолкал ее, спавшую щекой на столе, и настойчиво попросил вызвать себе такси. Лин мычала и просилась обратно в сон (вокруг умиротворяюще пахло жидким мылом для полов); незнакомые мужики вновь разбудили ее, когда запихивали в салон автомобиля.
Там, быстро и нехотя трезвея от холода, она кое-как припомнила адрес.
Входить в чужое жилье не хотелось – это не ее дом. У нее своего нет. Это – железнодорожная станция, на которой она почему-то, забыв кто такая, случайно прижилась. Даже выкопала во дворе купель, поставила турники, подвесила бамбуковые кольца. Зачем?
Ах, да, – она кому-то что-то пыталась доказать. Давно это было – в прошлой жизни.
Ее тело после ночной гульбы и чрезмерной выпивки стонало – казалось, что из него вынули мышцы, в вместо них всунули полоски коричневого и мягкого дерьма – дерьма крайне непрочного и непрактичного. С ним внутри ноги держали слабо, а руки постоянно дрожали.
Чтобы хоть как-то прийти в себя, ей пришлось дважды умыться ледяной водой.
Того, чем она занималась теперь, ей всеми силами прошлой ночью хотелось избежать – она думала. Сидела поверх застеленного покрывалом матраса и смотрела в окно, за которым продолжала лететь и вьюжить ледяная крупа. Голова – на удивление трезвая и ясная – выдавала логичные после произошедшего выводы:
• Она больше никогда не сможет вернуться к Бонни. Даже если тот, рассмотрев ситуацию под разными углами, согласится оставить ее в агентстве, Лин напишет заявление на увольнение собственноручно. Она не телохранитель. И, судя по всему, никогда не умела им быть. Хватит.
Горькие мысли о том, что Роштайн умер и сейчас его тело, наверное, лежит в морге (возможно, его вскрывают для уточнения причин смерти), она отпихнула, как настойку с ядом, которую предложила себе же выпить.
Пустое. ПУСТОЕ – думать о мертвом, когда уже ничем не можешь ему помочь!
«Ты могла бы помочь ему найти вора… Вернуть коллекцию».
«Зачем, – вопросила она саму себя с бешенством. – Что это даст теперь Иану? Теперь?»
Ничего. И тема закрыта, ибо месть ради самой мести – гнилая дорога.
• Она никогда больше не сможет и не захочет вернуться в Тин-До. Даже для того, чтобы навестить и выразить свое почтение Мастерам.
• С этого момента и, видимо, навсегда, она не хочет спать и видеть сны. Чтобы случайно не провалиться в осознанный сон и не встретиться с Мирой, которой она хочет смотреть в глаза еще меньше, чем Мастерам. И если она не хочет видеть сны, то ей, вероятно, нужно очень много пить. Или курить что-то крепкое. Или колоться.