Все люди, все мужики…
Черт, вот дерьмо-то!
Чен, не дождавшись ответа от босса, принялся готовить котел, чтобы варить вечернюю порцию каши; Олаф чистил секиру. Он всегда ее чистил, хотя та от едкой зелено-черной крови почти не оттиралась. Нет, все равно прилежно шоркал притупившееся лезвие песком – тем самым, который им каждый месяц поставляли «из мира». Кто бы знал – зачем.
Бойду хотелось помереть. Нет, не прямо сейчас, но когда-нибудь – сегодня-завтра-через-год – лишь бы отдохнуть. Создатель свидетель: он устал быть здесь. Слишком. Но еще остались те, кого следовало защищать. И даже добавлялись новые.
Отдохнешь тут…
Покряхтывал со своего места бородатый здоровяк:
– Слышь, Фрэнки, если к нам пригонят бабу, станет веселее. А то грустим мы вечерами вокруг костра…
– Как будто она нам песни петь будет, – хмыкнул иррашиец.
Бойд иногда хотел спросить, хорошо ли он видит сквозь столь узкие глаза-щелки, но все никак не решался. Сам не раз удостоверялся – отлично. Чен дрался лучше многих из тех, кто уже никогда не вернется из поганого леса.
Отлично сражался и Олли, и даже вечно пьяный оборванец Фрэнк, который литрами гасил спирт, предназначенный для обработки ран. Гасил литрами, а дрался все равно славно – Уоррен лишь головой качал. Как тот, кто едва стоит на ногах между соснами, постоянно остается жив? И даже почти без ран…
Поэтому он и держал их здесь – лучших из лучших, – где гнило, и где лезли чаще всего, несмотря на костер.
– Баба – она везде баба, веселей станет точно! – ухмылялся обросший и похожий на бомжа пьянчуга. – Если песню не споет, так хоть приласкает, может…
– Приласкает она тебя, ага! Топориком-то.
Чен смотрел на русоволосого здоровяка с секирой недоверчиво. Видать, тоже питал надежды.
– Если кого выберет, так…
– Никого она не выберет! – зло заорал Бойд. – Молчать всем! Спать!
И у костра тут же стихло. Прервавшийся на середине глотка Фрэнки сидел с мокрой бородой; Олаф перестал шоркать секиру, лишь костер продолжал трещать искрами так, как будто не слышал команды.
– Босс, мы даже не поели еще…
– Значит, Чен варит, а остальные сидят молча. Еще раз услышу про эту бабу, и вы будете спать голодными.
– И трезвыми, – покачал головой «бомж».
– И трезвыми, – огрызнулся Уоррен.
– Тогда, лучше без бабы.
Фрэнк засунул флягу во внутренний карман поближе к груди.
В Черном Лесу Бойда раздражало многое, но особенно сильно доставали по ночам москиты. Большие, почти бесшумные и кусающие так, как будто у них вместо хоботка сверло номер шесть. Чтобы убить такого, требовалось вылезти из-под теплого одеяла, найти фонарик, а после отловить юркую, забравшуюся в палатку тварь. Не спасали ни защитные сетки, ни постоянно закрытый полог – комары-гиганты каждую ночь оказывались внутри и крали минуты драгоценного отдыха. И всегда после того, как обессилевший после тяжелого дня и со звенящей от беспокойства головой Бойд тратил по сорок минут на то, чтобы уснуть. Безжалостные гады. Уоррен лично придушил бы того «создателя», который сотворил Уровень с названием «Черный лес». Не только за комаров, впрочем…