— Да Ваську, однокурсника, встретил… Мы с ним… это, работу нашли…
— Я вижу. Работники.
— Не, не, не… Всё путем, Валюха, не переживай. Чаю давай выпьем.
Валентина пошла на кухню ставить чайник, а когда вернулась, Лёня уже спал, выводя носом замысловатые рулады, — накрыла мужа пледом; подошла к столу, взяла деньги, а пересчитав, и совсем успокоилась. Она расправила мятые купюры, аккуратно положила их в бабушкин ридикюль, убрала подальше в шифоньер. «На несколько месяцев хватит», — подумала; заглянула к мальчишкам в комнату: один читал, лежа на кушетке, другой — делал уроки за столом, и отправилась пить чай на кухню одна.
Вся семья была дома и сыта…
Чем дольше Андрей работал над этюдом, тем легче и радостнее становилось на душе.
Краски будто сами смешивались в нужный тон и звучали в едином хоре. Да, сегодня он не только видел, но и слышал палитру, как настройщик, подтянув ту или иную струну, собирает звуки в гармонию и резонанс, так и Андрей осторожно, но безошибочно добавлял к синей небесной краске желтую, смешивал их, чтобы передать на холсте цвет прошлогодней травы, бурых листьев и праха, который вот-вот должен взорваться зеленью. Именно этот, почти неуловимый переход и хотелось запечатлеть в этюде.
Он осторожно, мазок за мазком укладывал краски, и глаз подтверждал, — да, верно, правильно, так, не более синего, с желтым, осторожнее, осторожнее, вот так, так, и тени, — они уходят в синеву… Но камень! Никак не давался Андрею валун. Разбавляя красную краску желтой, он пытался передать блик солнца на нем, но так, чтобы не перекричать золотой куполок в небе. Да, камень лежит здесь, — древен, загадочен, но не главен…
Андрей и не заметил, как протекло время. Ему казалось, что работал совсем не долго. Но нет, это только казалось. Так всегда бывает, когда увлечешься, — время исчезает.
Краски вокруг теряли насыщенность, очертания предметов расплывались, — всё начинало затягиваться лёгкой дымкой, потому что Солнце скатывалось ниже, лучи теряли силу и остроту.
И в это мгновение, когда казалось, что — всё, пора заканчивать работу, вдруг оттуда, из небесного окна пролился золотом невообразимый, горний, нетварный свет, и всё вокруг обрело опять чёткие, хорошо видимые границы: и камень, и дуб, и кусты, и лес у горизонта, и сам незаконченный этюд на мольберте обрёл законченность, будто не хватало холсту небесного золота. Совсем чуть-чуть не хватало, и вот — добавилось.
Андрей стоял ошеломленный. Озарение? Но так бы подумал художник времён прошедших, а нынешнему-то подай объяснение.
«Ну да, это закатное Солнце коснулось лучом куполка, и, отразившись, так неожиданно осветило всё вокруг, подумал Андрей. — Законы физики никто не отменял…»