Мама улыбнулась и пожала плечами.
– Ну, да, это же я написала те строчки, – она запрокинула голову назад, посмотрела на черное, как смоль, и усыпанное звездами небо и, как обычно, больше ничего к этому не добавила. Эта история всегда была вывернута шиворот-навыворот и задом наперёд.
Поэтому в ту ночь я сама отправилась на поиски её разгадки, как это часто случалось прежде, пробираясь вниз по лестнице, как только мама легла спать. Когда я дошла до её шкафа с компакт-дисками и встала в жёлтый, освещаемый уличным фонарём, круг, то провела пальцем по ребристым краям дисков, пока не увидела его имя – Кирен Феррис – и название его первого сольного альбома «Небеса», вышедшего, когда мне было три года. Я вынула глянцевый вкладыш из коробки и нашла в списке песню под названием «История с секретом». Имена K. Феррис и М. Феррис стояли рядом в скобках после названия. Через год после их расставания. В нескольких десятках песен, и много где ещё, они останутся вместе навсегда.
Через три часа я полечу в Нью-Йорк, к сестре Лу́не, но сейчас я была на кухне и всеми способами старалась застегнуть свой чемодан. Стоял август, и в комнате была страшная жара. Я легла плашмя на чемодан и изо всех сил потянула молнию, но его края всё равно не хотели смыкаться. Припав лицом к жесткой ткани, я глубоко вздохнула. Было так душно, что мне казалось, будто вся вода из моего организма медленно испарялась в воздухе. Капельки пота стекали по влажному лбу на деревянный пол.
Оставаясь в том же положении, я вынула телефон и написала сообщение – слова песни, только что пришедшей в голову: «Не туда светил солнца луч, заплутал слабым проблеском в небе». Я быстро глянула на экран с текстом и нажала «отправить».
И в тот же момент в окне возникло мамино лицо, заставив меня подпрыгнуть от неожиданности.
– Уже готова? – спросила мама. И из-за москитной сетки она выглядела размытым бледным овалом с массой тёмных волос сверху. С тех пор, как я купила билет на самолёт, женщина стала немного нервной, хотя, конечно, сама этого не признавала. Зато она вычистила каждый дюйм нашего дома, а этим утром объявила войну сорнякам и провела в саду несколько часов, выдергивая росичку и обезглавливая одуванчики. За её плечами я видела войско повергнутых врагов в печальной куче у дороги. Моя мать не просто занималась прополкой, а обязательно вела с сорняками диалоги, да так, чтобы и мне слышно было за завтраком. Основной их смысл таков: «Сейчас я возьмусь за тебя, слышишь меня, сорняк?» И так далее, и тому подобное на протяжении всего того времени, пока я ела овсянку.