- Вы бы видели свои... лица, - с трудом отсмеявшись, я вытираю слёзы, выступившие на глазах, и, кашлянув киваю сама себе. - Пускать вас буду, вредничать больше не буду.
Навряд ли они понимают, что послужило причиной тому, что я так и сижу, посмеиваясь, потому просто предлагаю:
- Давайте выпьем за новоселье и за то, что у нас такая приятная компания.
- Давайте, - с сомнением, которое исчезает мгновением позже, поднимает тост Казанский.
Пожалуй, я впервые вижу его таким. Каким-то спокойным, даже умиротворённым. Как будто он наконец оказался в том месте, к которому стремился всю свою жизнь. Впрочем, скорее всего, я самообманываюсь, потому что мне очень хочется, чтобы это было правдой.
Они снова начинают обсуждать что-то вполголоса, в основном эти разговоры связаны с квартирой, которую отец и Алексей собираются продолжить обустраивать, даже не спросив моего на то мнения. Но им и не нужно его спрашивать. Я сама сейчас совершенно спокойна, мне не хочется думать о чем бы то ни было, равно как и решать какие-то проблемы. Отец уезжает через пару часов, они с Алексеем успевают посмотреть в моем ноутбуке названия то ли цемента, то ли чего-то ещё - я даже не желаю вдаваться в подробности происходящего. Лишь только предупреждаю строгим, как мне самой кажется, голосом, что не потерплю, если они превратят моё новое жилище в помещение, в котором по углам будут складироваться всякие мешки с песчаной смесью, и в которой ремонт растянется на годы.
Отойдя к окну, я смотрю на вечерний город. Обычно он успокаивает меня, но сейчас, когда я чувствую кожей присутствие Казанского, ничто, кажется, не способно избавить меня от того предвкушения, которое разливается по венам. Он подходит сзади, невесомо проводит ладонями по моим рукам, и я вздрагиваю, будто по телу только что прошел разряд в двести двадцать.
- У тебя офигенный папа, - признается Казанский, шепча мне эти слова на ухо. И я с огромным трудом понимаю, что именно он говорит.
- Поверь мне, ему ты понравился тоже. Он довольно легко сходится с людьми, а вот мои мужчины его никогда не радовали.
- Ты водила при папе домой мужиков? - удивлённо-насмешливо спрашивает Казанский, и его рот горячим дыханием опаляет кожу на шее.
- Даже если водила, сейчас самое последнее, о чем я могу думать, - это чужие мужики.
- Вот это правильно, я бы не потерпел, чтобы в моем присутствии ты думала о других.
По моим губам скользит лёгкая улыбка. Наверное Алексей так и не понял, что когда он рядом, я в принципе не могу ни о чём думать. А уж тем более в моих мыслях нет места другим мужчинам. Впрочем, спешить разубеждать его я не спешу, мне даже приятно знать, что он готов ревновать меня к кому-то мифическому.