На второй день юноша в буквальном смысле сцепился с одним из отроков, на год старше себя. Возможно, что и прежде между ними не было лада, теперь же Орлик — так звали недруга, принялся изводить бывшего товарища по дружине. Несколько раз как бы невзначай толкал плечом или наступал на ноги, презрительно сплевывал в его сторону, а сейчас при всех обозвал выпоротком и колобродом. Варяжко не хотел устраивать на новом месте конфликт, но оставить безнаказанным прямое оскорбление не мог. Внешне спокойно, сдерживая бушевавшую в душе злость, произнес:
— Орлик, ссориться с тобой или кем-то иным я не намерен. Проси прощения за свое невежество — и разойдемся с миром.
— А то что, пойдешь жаловаться боярину? Пресноплюй! — не унимался наглец, явно напрашивавшийся на мордобитие. Он еще гоголем осмотрелся вокруг, показывая сверстникам и оказавшимся рядом слугам, как он измывается над изгоем.
Начинать первым драку, тем самым давать повод для каких-либо обвинений, Варяжко не стал, решил спровоцировать недруга:
— Пустобрех! Молодец против овец, а против молодца сам овца!
Выдержкой противник не мог похвалиться, тут же набросился с кулаками. Упал кулем на припорошенную снегом землю после броска Варяжко, соскочил, по-видимому, не поняв — что тот сотворил с ним, вновь полез драться. Когда же третий раз грохнулся, весьма чувствительно — рассвирепел, подбежал к любопытствующему в круге зрителей гридню из охраны, выхватил у того из ножен меч и, занеся над головой оружие, понесся к Варяжко. Тот пропустил шагом в сторону и сбил подсечкой, после подобрал упавший меч и вернул хозяину. Орлик же, не вставая с земли, вопил во весь голос: — Убью! Тебе не жить, паскуда! — а потом от бессильной злобы замолотил по снегу кулаками.
В тот же день наместник, прознавший о произошедшей драке, вызвал обоих на свой суд. При разборе, кроме видоков-отроков, был еще тот гридень, у которого Орлик забрал меч. Суд много времени не занял — после слов свидетелей и гридня боярин объявил свою волю: — Отрока, посмевшего поднять меч на товарища, взявшего у воина без его согласия оружие, отправить в Киев к князю для решения его судьбы.
Упоминать драку наместник не стал — за такую провинность сажали в холодную. Но преступление с оружием грозило гораздо большей карой, вплоть до смертной казни. Распоряжаться же жизнью княжеского отрока должен сам князь, с тем и отправил Орлика в тот же день под конвоем двух гридней. Урок с зарвавшимся отроком в чем-то послужил на пользу Варяжко — явные нападки других недоброжелателей — коих хватало, прекратились. Но, с другой стороны, вызвал большее напряжение между ним и дружинниками, даже с теми, с кем он до сей поры ладил. Для многих он стал в действительности изгоем, лебезить же перед ними, как-то заглаживать отношения юноша не стал — время само покажет, кто прав, друг он им или чужак.