После ужина, длившимся не очень долго, около получаса, Варяжко отвел в сторону друга и тихо молвил тому: — Тихомир, помоги мне. Я не помню, как пользоваться мечом или луком, даже не знаю — как держать их. Перуном прошу, научи!
Верный друг смотрел выкатившимися от удивления глазами, через минуту опамятовался и проговорил: — Конечно, Варяжко, научу, чему смогу. Но, может быть, тебе нужно сказать о том Бориславу — он же у тебя наставник.
— Скажу, но позже. Мне вначале надо научиться самому простому, что знают даже дети.
— Ладно. Когда начнем?
— Да прямо сейчас, пока не стемнело. Думаю, сил моих хватит хотя бы ненадолго.
До самого заката солнца из укромного уголка княжеского двора раздавались команды и указания юного учителя:
— Да нет, не так, Варяжко. Меч надо держать мягко, а у тебя рука дрожит — так сильно ты сжал пальцы.
— Руку согни чуть больше, примерно так.
— Спину держи прямо, не наклоняйся, и смотри вперед, а не вниз. Меч ты должен чувствовать, не следить за ним глазами.
— Теперь руби сверху наискосок влево!
— Куда же ты так далеко вынес ногу — подбери!
Первый урок прошел трудно, от усердия Варяжко взмок. Старался осмыслить показываемые другом приемы, прилежно повторял за ним и все равно сбивался. Раз за разом допускал ошибки, Тихомир даже покраснел от досады на непонятливого ученика. В какой-то момент что-то переменилось — то ли от наступившей усталости, то ли от злости на себя, Варяжко отключил на мгновения разум, просто на инстинкте провел выпад с колющим ударом. Сам почувствовал, что получилось как надо, когда же попытался уже осознанно повторить его — вышло коряво, нога отстала от ушедшего вперед корпуса, чуть не запнулся на ровном месте. Тихомир остановил занятие — пожалел взмокшего, шатающегося от слабости друга. Умылись набранной из бочки холодной водой и вернулись в гридницу. На ночь здесь остались только дружинники из дежурной смены и отроки, остальные разошлись по светлицам в княжеских хоромах, семейные по своим хатам.
В наступившей темноте все улеглись спать, оставили гореть только масляный светильник у входа. Варяжко уснул не сразу, вспоминал сегодняшний день от первого мгновения в этом мире или времени до только что закончившейся тренировки. Он уже свыкся с мыслью о новой жизни в юном теле, думал о планах на завтрашний день и ближайшее будущее. В какой-то мере случившееся переселение души или сознания в это неспокойное время его взбодрило, можно сказать, мобилизовало разум и волю, заставило предпринимать что-то даже для выживания. Конечно, сожаление о потерянном своем прошлом так и осталось с ним, но легкой грустью, без непереносимой тоски. А сейчас с каким-то волнением и интересом ждал для себя много нового, предчувствовал грядущие перемены, важные и ему и окружающим его людям.