— Была такая серьезная девочка?
— Очень, но бабушка была и рада. В нашей семье несерьезная моя мама, этого вполне хватает.
Лиза замолчала, если воспоминания о бабуле были яркими и согревающими душу, то при мысли о собственной матери ей хотелось поежиться и тут же начать думать о чем-то другом. Девушка до сих пор не могла простить ей пренебрежение к себе, сначала, когда она была малюткой, с радостью оставленной на попечение бабушки и няни, а потом холодное неприятие, когда растерянная и заплаканная Лиза в пятнадцать лет осталась совсем одна после бабушкиной смерти.
— Не представляю, как ты решила оставить финансы и уйти в модный бизнес, — Лиза и не заметила, как Алексей закончил ужин и теперь стоял позади ее стула, нежно перебирая пушистые пряди ее распущенных волос.
— Как и мама, решила не продолжать семейную традицию, — попыталась уйти от прямого ответа Лиза, а про себя подумала, не дай Бог Корнилову когда-то узнать, как именно она оставила финансы.
— Люблю твои волосы, — почти прошептал Алексей, касаясь губами лизиной шеи. Девушка замерла, душой и телом отдаваясь чувственной ласке, она больше не могла оставаться на месте, слишком хотелось устремиться навстречу, дотронуться до него, вобрать в себя как можно больше ощущений, эмоций, чувств.
Лиза медленно встала, скользнув своим отчего-то дрожащим телом по разгоряченному мужскому. Одну за одной она расстегивала пуговицы на его рубашке, с легким стуком упали на пол запонки. Резким движением Алексей расстегнул молнию на лизином алом платье:
— Хорошее платье, — прервав поцелуй, произнес он, — Гораздо лучше того с миллионом пуговиц, что было на приеме. Из этого тебя можно достать как из футляра.
Лиза не могла говорить, ей хотелось одновременно и плакать, и смеяться. Казалось, что как из старого пыльного футляра освобождаются ее чувства, которые в один миг становятся ярче и острее. Руки, губы Алексея, казалось, были повсюду, обжигающими прикосновениями заставляя ее терять разум. Он взял Лизу на руки и словно ребенка понес в свою спальню, бережно опустил ее на кровать, заставив кожу девушки покрыться мурашками за те несколько секунд, что она осталась без согревающего тепла его страсти. Алексей сбросил рубашку и быстро освободился от брюк, неестественно медленным движением стянул резинку лизиного чулка и опустил его вниз, прокладывая по ноге дорожку жалящих поцелуев. Темная ткань второго чулка контрастировала с бледной кожей, распаляя его, заставляя забыть нежность и погрузиться в жесткую страсть, но Корнилов сдерживал себя — в этот вечер Лиза казалась непривычно беззащитной и ранимой, Алексей хотел доставить удовольствие ей и только потом подумать о себе.