Чары плелись, а в воздухе повисло напряжение – тягучее, как смола. Я ощущала его кожей. Сердце билось где-то в горле. Сжав руки в кулаки, я неотрывно смотрела на Лоуренса. Он поймал мой взгляд и, даже будучи смертельно бледным – я видела бисеринки пота на его лбу, нашел в себе силы улыбнуться. «Все будет хорошо», – говорил его взгляд. И я верила.
Верила напрасно.
Когда все было кончено, Хозяйка Леса отступила на шаг. Что она видела, глядя на Лоуренса, я не знала, но ее лицо светилось довольством.
– Я… – прохрипел он. – Я странно себя чувствую.
– Неудивительно, – равнодушно обронила Хозяйка Леса. – Приближается рассвет, и твоя способность быть человеком медленно разрушается под воздействием моих чар. Теперь уже навсегда.
– Что? – воскликнула я.
Еще не до конца осознавая смысл сказанных ею фраз, но понимая, что произошло что-то страшное, неправильное, порывисто шагнула вперед… чтобы с размаху натолкнуться на невидимую стену. Носом пошла кровь, но я, зажав его, почти этого не замечала – все мое внимание было приковано к Лоуренсу и Хозяйке Леса. Поводив рукой вокруг себя, я поняла, что заточена в невидимую, но прочную клетку.
– Ты недооценил своего брата, Лоуренс Галлахар, – холодно произнесла Хозяйка Леса. – Неужели ты правда думал, что он так просто тебя отпустит? После того, как ты – уже дважды – предал его?
– Значит, ты одна из его собачонок? – с ненавистью процедил Лоуренс. – Что же заставило тебя предать даневийцев и перейти на сторону Ареса?
– Я всегда была ему верна. – Ее изумрудные глаза сверкнули фанатичным блеском. – И даже моя смерть этого не изменила.
Лоуренс медленно покачал головой.
– Ахейдис… Я должен был догадаться.
Я не сдержала изумленного вскрика. Ахейдис – убитая людьми Ингвара Хозяйка Леса. Та, что, по воле Ареса, и наслала на Лоуренса проклятие.
– А ты изменилась, – сухо сказал Лоуренс. – Та Хозяйка Леса, что я знал, была уродлива и горбата.
– Моя душа не ушла, и это стала моим спасением. Энио дала мне новую жизнь и новое тело. Многое с тех пор изменилось… но моя верность ей и Аресу осталась нерушимой.
И в этом нам пришлось убедиться совсем скоро. Когда на небе расцвел золотисто-алый цветок рассвета, Лоуренс потерял человеческое обличие. Я смотрела в янтарные глаза моего любимого мантикора, едва сдерживая слезы.
– Мне жаль, Искра, но больше человеком он не станет, – забавляясь, произнесла Хозяйка Леса. – А теперь скажи мне: каково это – любить дикого зверя?
Я не произнесла ни слова. Молчала и тогда, когда на поляну ворвались солдаты Ареса. Впереди шел сам герцог даневийский. Поравнявшись с мантикором, он накинул на него ошейник. В этом не было нужды – Лоуренс говорил, что Аресу ничего не стоит подчинить его сознание своей воле. Это был жест демонстрации власти, унижение, наказание за предательство – не более того.