Мне не хватало наших разговоров, и эта фраза «давайте сегодня не будем нами», произнесенная бархатистым голосом, звонким эхом звучала в моей голове, когда на дворец опускался плотный покров тишины.
Я пыталась воспринимать Лоуренса Галлахара не как врага, а как возможного союзника – ведь он, даже зная, кто я такая, сам же первый заговорил со мной. И говорил со мной на равных, отдавая себе отчет в том, что я – привязанная к графу Искра, а он – брат правителя Даневии. Я вспоминала его галантный жест, когда он укутал мои плечи своим плащом, вспоминала, как он коснулся моих губ, призывая молчать, и как смущен был своим порывом. И горечь, звучавшую в его голосе, когда он говорил о своем детстве, не могла забыть.
Но все хорошее, что было в нем, что – если позволено сказать – происходило между нами, перечеркивала одна простая истина. Он был братом Ареса. Братом того, кто убил моего отца. И я рада бы навсегда перестать думать о Лоуренсе, но почему-то не получалось. Его образ был настойчив и настырен, и как избавиться от него, я не знала.
Утро нового дня принесло новую беду, свалившуюся на меня, как снег на голову. Сначала все было как обычно: бесцельное (со стороны) блуждание по дворцу, в течение которого я внимательно наблюдала за происходящим. Вслушивалась в разговоры слуг, впивалась взглядом в стены, силясь обнаружить в них присутствие горгульи Айлин. На третий этаж, отведенный графу, графине и их отпрыскам, меня не пустили. Элькхе, сторожившие лестничный пролет, наградили меня красноречивым взглядом, отчего волоски на шее встали дыбом. В первый момент было даже страшно поворачиваться к стражам спиной – казалось, они, не моргнув глазом, вонзят в нее нож. Что и говори, а солдаты Ареса и его правой руки были вымуштрованы на славу.
Затем, уже ближе к ночи, Рэйст пожелал меня увидеть… И способ сообщить мне об этом он выбрал нетривиальный – не послал слуг с требованием явиться к нему, а применил магию сплетения Хозяина и его Искры. Ощущение было необычным и странным – будто кто-то невидимый, схватив меня за руку, упрямо тянул назад. Пусть я прежде и не испытывала ничего подобного, в то же мгновение догадалась, что все это значит. И – толи из природного упрямства, толи из желания увидеть, что произойдет, если я не подчинюсь, – осталась стоять на месте.
Сначала правую руку охватила странная ломота, которая быстро распространилась по всему телу. Я чувствовала, как сотни ледяных иголок вонзаются в мою кожу, причиняя ощутимую боль. Ойкала и шипела, но с упорством буйвола продолжала сопротивляться зову сплетения. И тогда-то боль обрушилась на меня с полной силой, казалось, выворачивая наизнанку, ломая и выкручивая кости. Если я не хотела погибнуть, нужно было сдаваться. Что я, скрепя сердце, и сделала – просто двинулась вперед, в подсказанном мне на уровне интуиции направлении и чувствуя, как хватка «привязки» слабеет с каждым шагом и уходит боль.