Андалузская музыка помогает мне вынырнуть из черной дыры своих мыслей. Я понимаю, откуда идет звук. Перегнувшись через перила, смотрю вниз и вижу там Валентину. Она сидит на металлическом стуле под защитой моего балкона, на ее хрупких плечах — кардиган серого цвета со вчерашнего дня. Мой член вздрагивает при виде нее, ее кремовой кожи, роскошного рта.
— Привет, — говорю я. Дождь падает мне на затылок, а тело, как и ее, укрыто от непогоды балконом вверху.
Она смотрит вверх — наши взгляды смыкаются — и сдержанно улыбается.
— Не выходит заснуть?
Вот она, думаю я, наблюдая за ней, — передышка от обступившей меня темноты. Увидев ее, я с первого взгляда осознал, что обречен. Я не понял тогда, и не понимаю сейчас, почему, но стоило мне заметить ее, и что-то во мне вздохнуло, сказало — вот она, вот то, что ты ищешь, с возвращением в мир живых, старина. Мне захотелось вкусить ее, точно вино, коснуться ее, точно грех. Я так и сделал. Я убедил себя, что всего лишь помогаю ей выкрутиться, хотя можно было просто сказать Марго, что Валентина мой гость. Но нет. Я обнял ее и поцеловал, как изнуренный голодом человек, кем я, по сути, и был. Я ожидал от нее застенчивости, покорности, неприязни. Но обманулся во всем. Она ответила на мой поцелуй с той же безотчетной потребностью, какую испытывал я. Чем потрясла меня. Пока мы с ней сталкивались друг с другом, во мне развилась зависимость от того, что я чувствовал, находясь рядом с ней. Она была словно глоток воздуха на поверхности для того, кто тонул.
— Вам тоже?
Она одним пальцем поправляет очки.
— Да, слишком много мыслей крутится в голове. Вам помешала спать музыка? — На ее левой щеке появляется шаловливая ямочка, которую мне хочется поцеловать с того самого дня, как я впервые ее там увидел. — Полагаю, настал мой черед извиняться, да? Сейчас я все выключу.
— Не надо, оставьте.
— Что ж, хорошо. — Она вытягивает ладонь и, повернув ее к небу, собирает капли дождя. — С тех пор, как я прилетела, здесь впервые так льет. Когда идет дождь, Париж очень красив.
Я поднимаю взгляд в небо, пытаясь увидеть луну. Я знаю, мне лучше вернуться в квартиру, но ее присутствие рядом успокаивает меня. Я понимаю, что расслабляюсь, хотя дождь льет все сильней. Опершись на перила, я смотрю на линию горизонта. Сверкающая Эйфелева башня вдали, зигзаги крыш, пустой парк через улицу, на дороге — несколько редких машин.
— Я устроилась на работу, — вдруг произносит она.
— Правда? — Сложно сказать, почему, но от того, что она пожелала поделиться со мной, я чувствую себя победителем, словно меня пустили туда, куда разрешено заходить очень немногим.