– Дед! Давай мы тебе наконец удобства человеческие в доме сделаем! Ну что это за безобразие, а?
– Это ты опять про нужник, что ли? – вяло переспросил дед.
– Ну…
– Да отстань, Антоха.
– Но почему ты сопротивляешься, не пойму?!
– Почему, почему… Потому. Мне на свежем воздухе веселее нужду справлять, вот почему.
– А зимой?
– А зимой воздух еще свежее, чем летом. Отстань. Скажи лучше – чего это Леонка такой смурной? Никак не пойму, и вы все загадками говорите.
– Никаких загадок, дед. Его Камея бросила.
– Кто?!
– Камея. Девушка его, стало быть. Подруга жизни. Три года вместе прожили.
– Три года, говоришь? А та, которая до этого была, куда делась?
– Ну, дед… Если мы всех подруг жизни считать начнем, у нас пальцев не хватит. Если даже все пальцы взять, и мои, и твои, и Платона. Он у нас такой, донжуан…
– Что же, ни в кого по-настоящему не влюбился?
– Почему? Вот Камею, к примеру, очень даже любил… И вкладывался в нее прилично.
– Как это – вкладывался? – фыркнул с неприязнью дед Иван. – Она что, сберкнижка, чтобы в нее вкладываться?
– Нет. Она начинающая певица. Да ты слышал, наверное? Она часто в телевизоре мурлычет… Еще песенки у нее такие веселенькие, разуха– бистые.
– А я что, слушаю ваши басурманские песенки? Сейчас и песен-то не поют, а, как ты говоришь, мурлычут… Даже имя какое-то басурманское – Камея…
– Да в миру она просто Катька, дед. Катька Плюшкина. Но иногда и Катькам очень уж в телевизор хочется. Даже не иногда, а очень часто. Как раньше Дунькам хотелось в Европу, помнишь?
– М-м-м… – пробурчал Платон, улыбаясь. – Это точно… Чем больше Катька, тем больше хочется в телевизор… А уж если Плюшкина, так и вдвойне…
– Опять злобствуете, да? – сурово спросил дед.
– Нет, на сей раз не злобствуем, – грустно ответил Платон, – на сей раз все именно так и получилось – грустно и печально.
– А что, Леонка не может себе нормальную девку найти? Ну, или хотя бы эта… Зачем ей Камеей-то обзываться? Так и называлась бы – Катя Плюшкина! Хорошее имя, хорошая фамилия! И пела бы себе на здоровье, кому мешает? А то придумала – Камея…
– Да ты что, дед! – возмущенно поднял брови Антон. – Окстись! Да разве Катя Плюшкина у нас может быть певицей? Да пусть она хоть сто раз лучше поет, чем Монсеррат Кабалье и Мария Каллас, вместе взятые…
– А куда, куда эта Камея делась-то? Почему Леонку бросила? К другому, что ль, ушла?
– Она в Америку с продюсером сбежала, дед.
– Да уж, напасть… – вздохнул дед Иван и добавил грустно: – И чего они эту Америку так любят, а? Летят, как мухи на мед… И мать ваша тоже…
Он вдруг замолчал, будто спохватился, что сказал лишнего. Не принято меж ними было вспоминать мать с обидой или, не дай бог, худым словом. Хоть и обиняком, но сейчас нехорошо сказал… Будто поставил ее в один ряд с этой Катькой-Камеей.