— Софит упал! — крикнул кто-то из актеров.
У Саши реально подкосились ноги, да ведь у самого стойкого человека наступит столбняк, после чего ослабнут все мышцы разом, когда придет осознание, что всего пара секунд отделили от смерти. Пока Саша приходила в себя, Иннокентий, все еще прижимая к себе актрису в полуобморочном состоянии, тихо, будто диалог вел сам с собой, произнес:
— Какого черта грохнулся фонарь? Этого не должно было случиться.
Он запрокинул голову и смотрел вверх, что-то там высматривая…
На следующий день утренний прогон Геннадий Петрович отменил, точнее, утром он решил сделать техническую репетицию — отработать смену декораций, выверить и окончательно выставить световую партитуру без артистов. Участникам спектакля дал возможность отдохнуть перед премьерой после напряженной работы. Кроме Оленевой. Ей отдыхать — еще чего! Отдых вреден для ее здоровья. Главреж пригасил актрису к часу дня, надеясь к этому времени управиться.
И — о чудо! — Анфиса явилась минута в минуту, не снимая демисезонного пальто абрикосового цвета, даже не размотав вязаный шарф, плотно обвивавший шею, ленивой походкой прошествовала к Геннадию Петровичу. Остановилась за его спиной, поставив одну руку на бедро, второй опираясь о спинку кресла, кашлянула, мол, я пришла, что дальше?
Геннадий Петрович натура увлекающаяся, он может начать репетицию, закончить ему чрезвычайно трудно, над ним просто витал незримый девиз: нет предела совершенству! А какие еще могут быть интересы в местечке, сохранившем все признаки консерватизма, куда мало кто заезжает по собственной воле? Работа — это любовь, жена, привычка, наркотик.
Анфису он сначала почувствовал затылком, ее-то приближение Геннадий Петрович узнает даже во сне, как-никак она играла почти во всех его спектаклях на протяжении многих лет. Оба прекрасно понимали друг друга с полуслова и полувзгляда, а в труппе периодически мыли им кости, приписывая мыслимые и немыслимые грехи. Но люди они одинокие — так в чем проблема, какая разница, спят эти двое или бодрствуют, всего лишь платонически глядя в глаза друг другу?
Будто невзначай повернув голову, Геннадий Петрович увидел Анфису краем глаза, махнул кистью руки несколько раз, дескать, падай в кресло и жди, что она и сделала. Когда ей надоело ждать, она зевнула громко и протяжно.
— Я щас! — огрызнулся через плечо он, прекрасно понимая, что хотела сказать Анфиса дурацким зевком.
— А я ничего, — промямлила она. — Я просто… от скуки.
Анфиса вытянула ноги, смежила веки, решив подремать, но через десять минут Геннадий Петрович тронул ее за плечо и велел идти в кабинет. Она шагала за ним на высоких каблуках и ухмылялась, полагая, что главрежа накрыл очередной приступ воспитателя, у него же мания всем вдалбливать, что хорошо, а что плохо. Впрочем, это довольно легко пережить, Анфиса приготовилась зевать, но он и тут повел себя непредсказуемо, едва вошли в его кабинет: