.
Я сам пытаюсь объяснить себе это, но моим единственным оправданием является то, что я разрываюсь между желанием к ней и порывом поступить правильно.
Часть меня хочеть сказать ей, что я беру слова, которые я только что произнес, обратно. Хочу сказать ей, что все это не может быть всего лишь быстрым трахом, что, как только я почувствую ее губы своими губами, в тот момент, когда я почувствую ее на своем члене, я больше никогда не разрешу ей покинуть мою постель.
Нет никаких сомнений в том, что это будет противоположностью быстрому траху. Я бы никогда ее не отпустил.
Но я не говорю ей этого, потому что Пьюрити не нужно знать о том маразме, который происходит в моей голове прямо сейчас.
Она кидает на меня ледяной взгляд, опуская подол сарафана. Я наблюдаю, как тот колышется вокруг ее бедер. Подбирая сумку с пола, лежащую рядом со стулом, она закидывает ремень на плечо.
- Хорошо, - шепчет она.
Затем она разворачивается и выходит из моего кабинета, закрывая за собой дверь.
Я выпускаю самый длинный, облегченный и пиздец-какой-разочарованный вздох во всей своей жизни. Я стою, кажется, вечность, склонившись над столом, сжимая ладонями деревянную поверхность так, что костяшки пальцев белеют. Стою дольше, чем это нужно, прежде чем начать двигаться.
После этого я еду домой и пишу пять новых глав.
В этом есть действительно что-то ебанутое, потому что я получаю чертовски сильный заряд вдохновения, даже если и веду себя с ней как мудак.
***
- Утречко, солнце. – Берт смотрит поверх своей шахматной доски на то, как Бенсон прыгает со скамейки и бежит ко мне, виляя хвостом, заставляя свое крошечное тело трястись будто в конвульсиях.
- Ты рано.
Я вручаю Берту стакан кофе, прежде чем плюхнуться на другую сторону скамейки.
- Бессонница, - отвечаю я, делая глоток кофе из стаканчика, осматривая доску. – Проснулся в четыре. Даже побегал с Хэми.
Берт фыркает. – Не думал, что этот бульдог умеет бегать.
- Он плелся.
- Ты ведешь себя так, будто четыре утра – это рано или что-то типа того. Разве ты не морпех? «Конечно, вам бы, мальчики, позволили бы немного поспать, но не в мой день! Если только вы не хотите, чтобы сержант Ганни прочистил вам дымоходы».
Я смеюсь, передвигая слона. – Сильно сомневаюсь, что что-то изменилось между Корпусом[4] твоих времен и моих. Я получал много головомоек, ты же знаешь.
Берт кряхтит в ответ, наклоняясь над шахматной доской.
- Это ты так думаешь, - бормочет он. – Что-нибудь написал?
- Немного, - нечетко говорю я.
Брови Берта приподнимаются.
- Уже лучше, чем до этого, - отмечает он, прежде чем сделать свой ход.