Час пролетел как одно мгновение. Ванна, выбор платья, прическа, легкий перекус — времени едва-едва хватило. Радовало одно, за сборами отвратительное чувство надвигающейся беды немного улеглось. Впрочем, ненадолго. Уже перед выходом забежала сестра.
— Что ему нужно? — прошептала Виола, опасливо косясь на приоткрытую дверь. — Зачем явился?
— Не знаю, дорогая, — вздохнула я. — Не сказал.
— Как все плохо! Мои чувства кричат о подлянке.
Я только поморщилась, не нужно было обладать и каплей магии, чтобы понять, приехал отец неспроста.
— Ладно, — постаралась улыбнуться открыто и жизнерадостно. — Все будет хорошо. Мне пора.
Виола промолчала, лишь, когда я вышла, прошептала едва слышно:
— Пусть тебе поможет Всесветлая, сестра.
Улегшаяся тревога вгрызлась в сердце с утроенной силой.
Отец, как и сказал, был в кабинете: отдыхал после дороги, наслаждался ужином и свежей газетой. Кабинет оставался единственным местом, куда мы не могли сунуть свои носы. Прислуге было строжайше запрещено нас туда пускать.
— Присаживайся, Айя, — отец указал на кушетку рядом со столом.
Я послушно устроилась подле него, невольно осматриваясь, сравнивая впечатления от прошлого посещения. Все так же мрачно: дубовые панели, массивный стол, столь же монументальное кресло. Окна занавешены плотными темными портьерами, на полу шкура дзяньского медведя. Только запах отличался. Сейчас пахло затхлостью, видно, и слуги не ожидали приезда дорого хозяина.
— Разъяснять ничего не буду, — в тишине голос отца прозвучал особенно громко, заставив вздрогнуть. — Не маленькая, поймешь.
Он пододвинул к краю стола бумагу, украшенную родовым гербом.
— Читай.
И, как ни в чем не бывало, продолжил трапезу.
Я дрожащими пальцами взяла документ. Первым, что бросилось в глаза, стала фраза «брачный договор». В голове сразу зашумело, а лоб покрылся испариной. То, чего боялась, произошло. Отец подписал договор, не спросив моего мнения. Отдал как вещь, как бесправную рабыню. Хотя, сомнений в том, ради чего он взял на себя трудности по нашему с сестрой воспитанию почти не осталось. Договор стал финальным аккордом.
Хотелось кричать, а еще сильнее разорвать эту темнову бумажку. Но нельзя, нужно сдерживаться. И я изо всех сил держала злые слезы, пытаясь вникнуть в смысл фраз. Но смысл ускользал, как и сами строчки. Размазывались, убегали в никуда, растворялись на белой бумаге. Лишь имя жениха удалось увидеть четко и дату, когда моя свобода, пусть и иллюзорная, закончится.
— Прочла? — вопрос отца я услышала не сразу, только когда он повторил.
— Да, папенька, — ответила тихо и добавила еще тише: