Потом тот же голос раздастся в телефонной трубке:
— Я не собираюсь побираться и ждать, пока ты натешишься! Давай начистоту. Ты бездарь. Это видят все, кроме тебя. Ты никогда не создашь ни Джоконды, ни Руанского собора, ни Герники!
И тут же, эхом, голос отца.
— Ты бездарь!
Бессонная ночь с бутылкой и треском холстов. Не смог найти нож и резал плотную ткань «розочкой».
Беспамятство.
Гул в голове.
Гул голосов. Жанна. Темные волосы под ладонями — совсем другими, с грубыми короткими пальцами. Может, — мелькнула мысль, — потому у меня ничего не получается? Эти руки не приспособлены к карандашу и кисти. Бред — тут же оборвал он сам себя, — у тебя и раньше ничего не получалось. Ты бездарь. Верно тебе говорили.
Наступала ночь. Холодная, ясная, звездная. Ро выглянул в окно и вдохнул полной грудью. Он вспомнил речь Левченко. Иллюзии, значит? Механическое тело не способно ничего ощущать, но мозг создает иллюзию ледяного свежего воздуха в легких, и Ро принимает эту иллюзию. В конце концов, что у него еще есть, кроме иллюзий?
Подошел Левченко. Ро обернулся к нему.
— Ты хорошо говорил. Теперь надо только ждать.
Лицо Левченко было напряжено, глаза невидяще смотрели на расплывчатую кляксу фонаря за окном.
— Я, Ро, боюсь только одного, — сказал он, с трудом переведя взгляд на Ро. Ро впервые заметил то, что знал с самого начала: они с Левченко были одного роста. — Не говорил ли я всего этого не потому, что это правильно, а только потому, что много раз говорил это… раньше?
Ро задумался.
— Знаешь, — наконец сказал он. — Я никогда не говорил подобного. И даже никогда не задумывался о том, что это будет касаться меня лично. Но я подписываюсь под каждым твоим словом.
Левченко улыбнулся и хлопнул его по плечу.
Люди ложились спать. Кривцов у себя в постели, Илюха — на полу, рядом с клеткой Брунгильды, Жанна — в комнате Разумовского на диване. Разумовский сидел перед терминалом.
— Конец свободе! — мрачно сказал он, обернувшись. — Добился своего! Теперь нас всех разберут. Ты счастлив?
— Нет, Андрей, — спокойно ответил Левченко, глядя ему в глаза. — Я хочу добиться встречи с теми, от кого хоть что-нибудь зависит. И судьбу каждого из тех, кто жив сейчас, мы будем обсуждать отдельно.
— Мягко стелешь! — хмыкнул Разумовский.
— Саша прав, — сказал Ро. — Мы хотим свободы. Только другой. Мы хотим свободы умирать.
— Помнится, ты-то раньше ничего не хотел! — огрызнулся Разумовский. — А теперь, значит, свободы тебе. Ты просто боишься! Ты слабак!
— Слабак! — сказал отец по ту сторону прибоя. — Возьми себя в руки! Разнюнился. Воспитывал сына, а вырос рохля. Тьфу.