Бладхаунд кивнул.
— Идеальный нейрокристалл, — тихо сказал Молодцов. — То, чего хотел добиться Веня. Если он был прав в своих предположениях — а вы не представляете себе, как я хотел, чтобы он оказался прав! — то Левченко не должен жить в клетке прошлого… Поэтому, Бладхаунд, поэтому мне как воздух нужен Левченко. Потому что я сам живу в клетке. За мой кристалл вы не получили бы больше, чем за Разумовского. Я имею в виду настоящего Разумовского, а не Левченко. Чистяков хороший прошивщик, педантичный исполнитель, но не больше. Я надеялся на Кривцова, он когда-то был очень силен… Но я видел его недавно, Олег говорил с ним — он ушел слишком далеко по дорожке в никуда. Остается Саша. Если Веня прав, и он не зациклен на прошлом, если он еще может работать, если он согласится нам помочь, то у нас всех есть шанс.
Молодцов поднялся, обошел стол и положил неожиданно тяжелую руку на плечо Бладхаунду.
— Привезите мне этот кристалл, Бладхаунд. Я сам откуплюсь от Яворского, мне, видит бог, есть чем.
Выйдя к машине, Бладхаунд включил зажигание и только тут понял, что устал. До сих пор такого не было ни разу — любая охота, как и любая интересная задача, давала пищу уму и разрядку телу. Здесь же было все ясно. Разобрать Левченко — дело техники. Вот только задание все меньше напоминало охоту за сокровищами и все больше — что-то совсем другое.
Левченко заявил, что не хочет бессмертия. Ни такого, какое хотел устроить ему Молодцов, ни такого, что мог бы предложить Яворский.
Молодцову Бладхаунд сочувствовал. Для себя он меньше всего хотел бы такой судьбы — превратиться в механическую куклу, сидеть, запершись, в своем кабинете и ждать, когда кто-нибудь найдет способ превратить электроны в настоящую кровь. Какие бы мотивы ни руководили Молодцовым, Бладхаунда это не касалось. Он искусствовед, знаток, он собиратель коллекций. А вовсе не поставщик бессмертия для человечества.
Да и плата Молодцовская ищейку не устраивала.
Яворский — другое дело. Бладхаунд полагал, что этот — все-таки человек. Тонкий ценитель, обладатель уникальной коллекции нейрокристаллов.
А мнение Левченко в расчет следовало бы принимать не больше, чем желание Молодцова.
Эта позиция была целесообразна и абсолютно законна, а большего от нее и не требовалось. Но чутье подсказывало Бладхаунду — он ступает на ненадежную почву.
Он долго наблюдал за Левченко, и тот не казался ему куклой. Может, прав Молодцов, и нейрокристалл Левченко совершенен настолько, что не сковывает породившую его личность, а просто позволяет ей продолжаться после смерти биологического тела. А может, дело обстоит еще как-то. Но впервые Бладхаунду казалось, что жертва его охоты более человечна и более достойна уважения, чем заказчик.