Даже такая мелкая «животина», как куры, гуси, утки оказались причиной немалых дополнительных бед, обрушившихся на крестьянина. Специальный Декрет СПК от 19 июля 1920 года установил: если хозяйство имеет 20 кур (или уток), или 10 гусей (можно индеек), то оно объявляется промышленно-птицеводческим. А ведь два десятка кур, наверняка, имело каждое крестьянское подворье. Очутившись же в разряде промышленно-птицеводческого, хозяйство обязано было сдать государству с десятины 3 фунта кур, или 10 фунтов гусятины, либо 5 фунтов утятины. Если у крестьянина, скажем, всего 7 десятин, ему следует сдать 21 фунт курятины, это 9 килограммов! Если гусятина, то почти 30 килограммов.
Продовольственная разверстка обдирала крестьянина, как липку, отнимая у него все, вплоть до сена, табака, льносемян, даже на щетину и рога некоторые ловкачи-трюкачи устанавливали норму поставок. По каждому оббираемому продукту существовал циркуляр, вроде вот этого постановления Тюменского губисполкома и губпродкома от 19 сентября 1920 года «О разверстке по шерсти», которое завершалось все той же угрозой: за утайку шерсти ревтрибунал и конфискация...
Эти жестокие приказы, декреты, постановления о разверстке выполнялись столь же жестокими, преступно бесчеловечными методами.
Вот какую петлю на шею сибирского мужика накинули большевики печально знаменитым Ленинским Декретом № 171.
На этом Декрете и произросла система бесстыдного и наглого обдирания крестьян, уничтожившая крестьянское сословие, приведшая великую земледельческую Державу к голоду и разрухе...
То ли подстраховываясь от грядущих летописцев, то ли для самоуспокоения, только в официальных речах и резолюциях большевики повторяли не раз, что продразверстка требует от партийных, советских и продовольственных органов высокого уровня политической сознательности, гибкости и маневренности. «Советская власть требует, – говорил Ленин, – чтобы бедняки не платили ничего, средние умеренно, а богатые много». Наверное, это указание вождя можно бы хоть как-то соблюсти, если б размеры разверстки определялись снизу – в зависимости от наличия излишков у крестьян, а не сверху «в порядке боевого приказа». Это во-первых. Во-вторых, только кабинетный мечтатель, начисто оторванный от жизни, представлял деревню в виде шахматного поля: черная клеточка – богач, кулак; белая клеточка – бедняк, батрак. Но и те, и другие – лишь малые островки в море середняков, и не было такого локатора, который определил бы грань между «кулаком» и середняком. Придуманная марксистами отличительная черта эксплуататора-кулака (наемный груд, батрак) у сибирских крепких мужиков отсутствовала. Как же было в сибирской деревне 20-го года провести четкую грань, отмежевав середняка от кулака? Тут категоричная позиция «или – или» абсолютно не годилась, ибо она не учитывала полутонов, не принимала во внимание удивительную подвижность социального облика деревни.