И я не нашла ничего лучше, как спросить:
— Как ваш сын и другие детки?
Молчание — золото. Мама же всегда мне об этом говорила, но…мне так не хотелось отпускать лорда, что я хваталась за любую возможность оттянуть его уход.
Мрачное выражение стало совсем страшным, но вот его слова меня изумили.
— Им становится легче с каждой вашей нарисованной картиной.
— Я не понимаю.
Владыка тяжело вздохнул и явно не стремился отвечать.
— Боюсь, если я скажу правду, то напугаю вас.
— Я…
— Да и мне действительно уже пора. Спокойной ночи, леди Анита.
Я не успела ни возразить, ни пожелать ответной спокойной ночи, как лорд сотворил портал и шагнул в него.
И только сейчас я опять вспомнила о странной кисти! Почему лорд Дэймон отказывается откровенничать со мной, неужели после всего, что случилось я испугаюсь правды? Мне и так не спокойно, причем больше за него, чем за себя. Страшно, что он может быть убит или ранен. Эта мысль напугала меня.
Неужели мне нравится Владыка больше, чем следует приличной леди?
— Вы поругались? — мама опять появилась внезапно.
— Нет, не ругались, — покачала головой. — Он сказал, что занят и должен немедленно возвращаться.
— Урджин перевернулся на бок и даже причмокнул во сне, — мама улыбалась и сияла как ясное солнышко.
— Двигается? Он начал двигаться?! — У меня слезы полились. Получилось, кажется, все получилось! — А папа?
Мама покачала головой.
— Я не отчаиваюсь, Анита. Твой отец сильный, но…Урджин моложе. Гелерму требуется чуть больше времени.
— Конечно, мама!
— Пора звать прислугу. Представляю, какие мысли бродят в их головах. Мать с дочерью едят три часа и не пускают несчастных спать.
Пока убирали остатки ужина, я находилась в нашей общей спальне. И занималась тем, что разглядывала кисть. Она мне нравилась. Когда я ее брала, кисточка теплела, а узор казался ярче. А еще, у меня появилось дикое желание сейчас же сесть за мольберт и нарисовать портрет!
И для меня это удивительно, ибо я не любила рисовать людей! Только натюрморты и пейзажи. Портреты я рисовала лишь по указке учителей.
Я не стала противиться желанию. Едва дотерпела, пока служанки покинули нас, мама вернулась к отцу и брату. Немного постояв у окна, я решила, что лучше всего пойти к остальным. И маме спокойно, и в случае пробуждения родных, я буду рядом.
Я перетащила мольберт и инструменты. Ни Олив, ни мама не стали перечить. Только скоординировали мое расположение, добавив к привычному освещению пару свечей.
Меня не отвлекали ни тихий разговор друга и мамы, ни их позднее чаепитие и возня с чашками. Я все это отмечала вскользь, уверенно выводя на холсте знакомые черты. Волевой подбородок с небольшой ямкой, широкие скулы, легкую небритость на щеках, аккуратный рот и «живые» глаза. Я провозилась до утра ни разу не встав со стула.