– И ты знаешь, чего я хочу? – спросила я.
– Я знаю, чего хотим мы оба, – ответил он мне.
– И что же это, Кассиас? – прошептала я.
– Друг друга, – ответил он. – Даже если это страшно и чертовски трудно, я готов к
этому. Бог знает, я не могу предложить тебе многого. Но мое сердце полностью
принадлежит тебе, девочка. Оно было твоим с того дня, как мы встретились.
– Я люблю тебя, Кассиас.
– И я люблю тебя, нежная Эванжелина.
135
ЭПИЛОГ
Кэш Флоу
Находиться на вручении Грэмми было просто нереально, черт возьми.
Эванжелина была со мной. Она теперь всегда была рядом. Ну, за исключением тех
моментов, когда находилась еще ближе – прямо на моем члене.
Но сейчас не время для подобных мыслей. В этот момент Эви держала меня за
руку.
– Ты готов? – спросила она. Ее волосы каскадом спускались на плечи, а лицо сияло
под светом софитов. Весь зал перед нами был заполнен известнейшими людьми Лос-
Анджелеса.
Мы с Эви выступаем сегодня вечером. Вместе.
Это наше первое выступление перед публикой, и это предполагало, что мы могли
начать с малого. Но Джек Харрис был прав. Я мог делать сейчас все, что захочу.
После того, как Эви выписали из больницы, я показал ей материалы, над которыми
работал.
Сперва она колебалась.
Я прописал ее в каждой песне. Конечно, как муза, Эви витала во всех моих текстах.
Любовь к ней питала каждую строчку, каждый звук.
Но в тех треках были еще и партитуры для пианино. Части, которые смогла бы
сыграть только Эви.
– Я не смогу, – ответила она, когда я впервые спросил ее.
– Сможешь, – убеждал я. – Потому что я не смогу сделать это без тебя.
Я был рад, что Эви передумала.
Потому что когда мы показали песню Элль в прошлом месяце, на ее глазах были
слезы, а отец Эви буквально потерял дар речи.
Может, я и был на Грэмми из-за своего дебютного альбома, который, к слову,
победил в номинации «Альбом года» чуть раньше этим вечером, но мой второй альбом,
который выйдет на следующей неделе, получился без каких-либо чертовых цепей.
Эви села за пианино, тут же завладев полным вниманием. Она посмотрела на меня.
Я уже стоял с микрофоном, готовый рассказать историю, которую назвал «Нежная
Эванжелина».
Как только она сбросила с себя цепи, которыми ее мать приковывала ее запястья к
пианино, Эванжелина поняла, что больше не обязана играть ради ее мамы.
136
Она могла играть ради самой себя. Только для нее. Эви нашла место, которое
наполняло ее силой. Давало голос.
Как и моя музыка была той территорией, где я чувствовал себя свободным.
Пальцы Эви прижались к клавишам цвета слоновой кости, и зал наполнился ее