Так же быстро она подавила все эти чувства и воспоминания. Нельзя забывать, зачем она здесь, а чего ей не нужно. Она пришла сюда, чтобы проверить, смогут ли подчинение и бандаж обеспечить ей то же освобождение и облегчение, как раньше. Смогут ли они предоставить ей боль другого вида и избавить от стресса. Почти как терапия. Это в идеале. Это было бы просто альтернативной терапией. А Гриффин — если захочет — будет ее врачом. И только.
Она совершенно точно пришла сюда не за страстью. И определенно не за любовью.
Даже если бы она не поняла Гриффина четко и ясно пять лет назад, она даже не была уверена в том, способна ли сейчас на чувства. Как может она любить кого-то, когда так отвратительно относится к себе? Как может она любить кого-то, когда последний человек, которого она любила — даже если это была дружеская любовь, — умер прямо у нее на глазах? Как может она любить кого-то, когда так часто испытывает чувство вины за то, что выжила, а ее подруга погибла?
Так что да, любовь тут не при чем.
Крики сабы достигли крещендо, когда она кончила, оргазм заставил ее подняться на цыпочки, почти упав всем своим весом на веревочное произведение Гриффина. Когда все закончилось, зрители зааплодировали, и он быстро освободил женщину, его мастерство и уверенность выглядели чертовски сексуально.
И пока Кенна наблюдала за ним, она поняла, что для нее дело действительно не в любви. Больше нет. Потому что, когда Мастер Гриффин работал, ревность, которую она испытала, относилась к невероятному освобождению, которое та женщина, скорее всего, ощущала сейчас, а не к мужчине, который его вызвал. Что было... хорошо. Это было хорошо. Лучше. Так.
Для нее смысл в том, чтобы чувствовать меньше, а не больше.
А потом Мастер Гриффин повернулся спиной к толпе, и то, что Кенна увидела, едва не лишило ее дыхания.
Всю верхнюю часть его спины покрывала новая татуировка, выполненная черными и красными чернилами. Лицо женщины, частично скрытое темными волосами, развевавшимися перед ее чертами, словно пойманные ветром. В волосах мелькали красные пряди и обрамляли образ, который двигался вместе с потрясающими мышцами Гриффина. Сквозь развевающиеся волосы смотрели пронзительные серые глаза.
Кенне показалось, что ее ноги приросли к полу. Она не могла пошевелиться, не могла среагировать, не могла дышать. Потому что эти серые глаза она каждый день видела в зеркале, и эта женщина была ею.
«Он... У него татуировка с моим портретом. Я. На его коже».
Кенна моргнула, но великолепное произведение искусства осталось на месте.