Мы с братом, чтобы не мешать, оседлали лошадок и вместе с Плаксиным отправились осмотреть окрестности. Снег ещё не везде сошел. В ближайшем перелеске брат что-то увидел, вскинул винчестер и прогремел выстрел. Когда мы подъехали, то увидели его трофей – здоровенного лосяру. Рога, как лопаты. Я подмигнул брату:
– Мечты сбываются!
Плаксин остался охранять добычу от волков, а мы вернулись в лагерь, чтобы на наших лошадках казаки в телеге привезли мясо. Разделывать решили прямо там, а сюда доставить уже готовую продукцию. Брат попросил отдельно отсечь голову и доставить в целости. Намечался грандиозный пикник с шашлыками из свежанины. Всеобщее оживление царило вокруг.
После плотного ужина и обильных возлияний, спать решили пока на Шмаре. И лошадок туда же загнали обратно от волков. Шкипер иногда приходил в себя, но про него ещё Галич пел:
– А что ему до времени,
ему б нутро мочить!
Он белый свет от темени
не может отличить!
Да и темени-то как таковой не было – начинался полярный день.
Голову лося уложили в ящик со льдом и запихнули на ледник в трюме.
Поздно ночью ко мне в каюту зашёл Леонид Иванович и показал несколько золотых самородков. Один величиной с Сигаевский кулак и несколько с куриное яйцо:
– Это я так, отошёл по нужде и сапогом ковырнул снег. А под ним вот.
– Когда завтра всё устье осмотришь, то увидишь, что оно напоминает очертаниями Египетского сфинкса. Так вот у него под хвостом такие прямо поверху лежат. Но пока шкипер, механик и кочегары тут, то про старательство забудь. Налаживай быт и всё такое. Только когда мы отплывём, начни собирать драги. А это золотишко припрячь. Потом подаришь своей Ирине на почин.
Уже через три дня лагерь был готов. Жилые палатки, камбуз – столовая. Отдельная палатка под лазарет. В ней и жил доктор. Лёнька Брежнев приютился у казаков. На утро планировали отплытие. Механика и кочегаров загнали в машинное, поднимать пары. Шкипера и укладывать не пришлось – не его вахта. Пусть проспится как следует. Похмелиться ему уже не давали.
В разговорах мы упоминали только Чукотку. Так что вся команда была уверена, что побывала на Чукотке и в портовых кабаках это не раз повторят.
Когда же шкипер окончательно протрезвел и встал за штурвал, магнитик я уже удалил – мы держали курс на Сан-Франциско. Когда швартовались, то я стоял у самого края борта. Шкипер чего-то перерулил и «Шмара» не слабо припечаталась к причалу. Меня выбросило за борт. Я полетел и шмякнулся на тюки с пенькой. Повезло. А надо мной уже склонилась Зинуля:
– С прилётом, любимый! – прозвучал наш пароль. И долгий, долгий поцелуй.