Обычно Заяц в школу не спешил. Мама будила его, и он долго лежал в кроватке, играл с паровозиком, тихонько гудел. Мама бегала по кухне, собирала на стол и время от времени заглядывала в комнату. — Ты все еще не готов? Ты не умывался? Ты не одевался?
Заяц начинал вставать. Надевал на лапу одну штанину и снова брался за паровозик, шел чистить зубы и напускал в тазик воды — паровозик превращался в пароход.
— Фых-пых, — пыхтел пароход и плыл далеко-далеко.
— Завтракать! — кричала мама. Заяц ковырял в каше ложкой, свешивал уши на бок, смотрел под стол — нет ли там чего новенького..
— Заяц, — не выдержала как-то мама, — что ты сидишь? Время идет!
— Куда? — спросил Заяц и перестал ковырять ложкой в миске.
— Как куда? — озадачилась мама, — уходит время, опоздаешь!
Заяц шел в школу и думал, о том куда идет время. Или бежит. Или летит.
— Какое оно? — вслух спросил Заяц.
— Что? — спросил Крот, высунув нос из-под земли.
— Время, какое оно?
— Время? — Крот потер лапкой нос и уставился куда-то мимо Зайца своими подслеповатыми глазками. — Его назад повернуть нельзя. Оно такое. Его всегда не хватает или совсем нет.
— А какое оно? — снова спросил Заяц. — Какое, какое, — рассердился Крот, — Откуда я знаю, я его не видел.
— Спасибо, — сказал Заяц. — Не за что, — буркнул Крот и снова улез к себе в нору.
— Еще говорят, время лечит, или придет твое время, — рассуждал Заяц. Под ногами у Зайца шелестели сосновые иголки, через траву пробивались желтые шляпки маслят.
— Я вот только присяду здесь на чуть-чуть, — подумал Заяц. Он прислонился к шершавому стволу, закрыл глаза и увидел, как высоко над кронами деревьев, задевая их огромными ладонями, шагает мимо великан Время.
Заяц весь день носился по лесу. Они купался в ручье в ручье и кидал в воду плоские камешки, объелся малиной в малиннике. Он прыгал через поваленные деревья, кувыркался в траве. А вечером Заяц заболел. Он не стал ужинать, вяло поковырял вилкой в тарелке с тушеной морковкой и отодвинул. И молоко ореховое.
— Горло болит, — прохрипел он, — и живот.
Мама потрогала ему лоб. — Слишком ты веселился, — сказала она, уложила Зайца в постель и побежала к Ежихе за горькой лопуховой настойкой.
Заяц лежал накрытый тремя одеялами и трясся.
— Вес-се-лилс-ся, — стучал зубами Заяц, — разве может такое быть, чтобы заяц от веселья заболел? Вот лежу я тут, один, совсем один. Зайцу стало грустно.