— Ты рехнулась?! — орал он, — Ты посмотри на свой руки, на свои ногти! Ты что хочешь, чтобы братва решила, что моя девушка посудомойкой работает?
Элина сначала пыталась оправдываться, потом разозлилась.
— Что хочу то и делаю! Я что — твоя собственность? Марионетка, которой ты можешь распоряжаться по своему усмотрению?!
— Могу! — орал Витек, — Ты должна выполнять свою часть соглашения, иначе я не буду выполнять свою!
— Ага! — вопила Элина, — Я знаю, что тебе только повод нужен!..
Витек вдруг замолчал, пухлая физиономия из бордовой стала фиолетовой, глаза потемнели, и Элина решила, что сейчас он ее убьет.
— Дура ты! — сказал Витек, плюнул на чисто вымытый пол и ушел.
Элина захлопнула за ним дверь, плюхнулась на диван и разревелась — скорее от облегчения, что осталась живой и невредимой, чем от обиды.
Витек пришел через полчаса. Вломился в комнату без стука, кинул ей на диван штук десять самых разнообразных кремов.
— Для рук, сказали, — буркнул он, — Мажься давай… Если я тебя еще раз с тряпкой увижу, убью на хрен, поняла?
Элина хотела сказать ему, что у нее уже есть крем для рук и очень хороший, но решила не будить лиха.
— Ладно, — сказала она.
С этого дня домработнице было поручено убирать еще и в этой комнате. За дополнительную плату.
Дни потекли за днями, долгие и пролетающие незаметно, теплые, дождливые, тоскливые и радостные. Чаще всего Элина была предоставлена сама себе, сидела в одиночестве в квартире, смотрела телевизор, читала книги, которые в большом количестве нашлись в хозяйском кабинете. В основном, правда, это были собрания сочинений классиков и еще труды по юриспруденции. Элина много читала в детстве, но в основном развлекательную литературу. Классика в ее понимании была чем-то безумно скучным, уныло нравоучительным, годным только на то, чтобы с помощью нее издеваться над детишками в школе. Но делать было нечего и она вдруг с неожиданным интересом прочитала «Анну Каренину», потом, буквально на одном дыхании, замученную когда-то в детстве «Войну и мир», потом Бунина, потом Мопассана (над которым даже поплакала, между прочим).
Чтение Витек одобрял.
— Это круто, — говорил он, — Будешь, типа, благородная девица. Как ляпнешь что-нибудь эдакое — быть или не быть?! — пацаны поумирают.
Элина так и не поняла, пошутил он или нет.
По началу у нее еще случались приступы энтузиазма, когда она покупала газеты и журналы, пытаясь найти себе работу или ездила по театральным ВУЗам собирая программки для поступающих. Несколько раз она даже набирала номер Ольховского, решаясь плюнуть на все и попросить его о помощи, но каждый раз бросала трубку на последней цифре. «Что я ему скажу?! — думала она, — Как я буду с ним разговаривать?!» Она помнила его лицо, его голос, его манеру говорить, двигаться, она желала возненавидеть его, но почему-то хотелось только плакать. Хотелось думать — он раскаялся, он сожалеет о том, что остался без своей девочки, хотелось думать, что он ищет ее и тоже плачет по ночам. «Он уродливый старый козел, он позер и бездарность, он трус и подлец, — думала Элина, глядя в потолок, когда ночью не могла уснуть, когда в голову лезли всякие дурацкие мысли и хотелось плакать, и не было сил плакать, и было так хорошо говорить с собой искренне и честно, — Почему меня так тянет к нему до сих пор? Он красивый?.. Ну, может быть… Но ведь в мужике совсем не это главное… В конце концов, Витек и тот больший мужик, на него хоть в чем-то можно положиться… О Боже, Витек!.. Но он ужасен, он рассуждает так, как будто закончил четыре класса начальной школы, он туп, как дерево! Да и обращается он со мной, как… как с породистой собакой, которую купил, чтобы выгуливать во дворе и водить на выставки, причем исключительно для того, чтобы другие собаководы лопнули от зависти! И он даже не притворяется, что это не так! Ольховский хотя бы притворялся… Он умел быть нежным, он умел говорить красиво, он умел заставить девушку чувствовать себя самой-самой… Пусть это все была жуткая лажа, но это было… Это было… Тьфу ты черт, так и лезет в голову это дурацкое слово — романтично!» Она включала настольную лампу, брала лист бумаги и ручку и писала письмо маме. О том, что все у нее хорошо, что учится в институте и даже подрабатывает на киностудии. О том, что у нее есть теперь возможности снимать квартиру и она переехала из общежития. Она писала и плакала, а иногда — смеялась. Сквозь слезы.