Дальше я уже шла с высоко поднятой головой и уверенностью, что поступила абсолютно правильно. Стасик же, едва поняв, что опасность миновала, схватил меня за руку и поскакал вприпрыжку, сияя улыбкой от уха до уха. Правда, ушли мы недалеко, всего лишь до ближайшей горки-батута. Усевшись на гимнастический мат, быстро скинув сандалики, ребенок попросил его подсадить, и напоследок, вцепившись мне в шею, крепко обнял со словами:
— Ты самая крутая, Лизка!
И с радостным гиканьем ускакал развлекаться, оставив меня в недолгом ступоре.
Надо же… Почему по моим ощущениям, это самая странная и самая лучшая похвала в моей жизни?
Тихо посмеиваясь, я расположилась с другой стороны батута, почти у самого забора. Здесь деревья создавали какую-никакую, но тень, да и дети почти не забегали, а высота надувной горки вполне позволяла наблюдать за прыгающим мальчишкой, опираясь локтями на бортик.
Я искренне наслаждалась этим мгновением, чувствуя себя почти счастливой. Улыбалась, хихикала над гримасами Стасика, подавала ему руку, когда он лез вверх рядом со мной. Настроение снова поднялось до прежних высот. Но тут…
— Эй, курица, — меня резко дернули за руку, заставляя развернуться. — Ты моей жене нахамила?
— Что? — ошарашено промямлила я, глядя на стоящего передо мной мужчину довольно представительного вида, в дорогом классическом костюме, при галстуке, в начищенных до блеска туфлях. Высокий, крепкий, с небольшим пивным животиком, короткой стрижкой, цепким взглядом… и довольно поганой презрительной ухмылкой.
Глядя на такую, невольно начинаешь чувствовать себя облезлой бродячей кошкой перед породистым, ухоженным доберманом. Но хуже всего было то, что за спиной, ухмыляясь и сложив руки на груди, стояла та самая блондинка!
Кажется, наступила вторая часть Марлезонского балета… самая неприятная, и самая неожиданная.
— То! — огрызнулся мужчина, небрежно сунув руки в карманы идеально отглаженных брюк. — Я спрашиваю, ты моей жене хамила?
— Я никому не хамила, — я отрицательно качнула головой, машинально складывая руки на груди, и жест этот получился скорее неосознанным, как попытка хоть как-то себя защитить, чем жест наглядного превосходства. — Возникло обычное недопонимание.
— Ты мне мозги-то не пудри, краля, — откровенно поморщился бизнесмен, слегка повышая голос. Он откровенно давил своим авторитетом, и честно, его попытки давали свои плоды — мне мгновенно стало не по себе, и сердце забилось в испуге слишком быстро, напрочь высушив горло. — Недопонимание у нее возникло. Извиняйся давай!