– Я думал, ты будешь рада вернуться к работе, – заговорил он, промокнув тонкие губы салфеткой. – Ведь так?
– Да, отец.
Ей не хотелось продолжать этот официозный разговор, повтор всего, что было сказано между ними в замке. Но герцог хотел быть уверенным, что она его услышала и будет послушна.
– Жить можешь в гостинице, так уместнее. Но раз в неделю будешь приходить ко мне в резиденцию. Это ясно?
– Да, отец…
Как еще отвечать такому властному человеку? Как выбраться из силков его воли? Она была свободнее, пока звалась безродной сиротой.
Судья был доволен. В его планы входило вернуть Лизу Вебер в Комитет и, посредством подкупа и интриг, продвинуть ее как можно ближе к верхушке. Он кивнул и вернулся к своему ужину, а Луиза – к созерцанию пейзажа. Локомотив выпустил пар вместе с пронзительным гудком, разнесшимся по всей округе; из редкой рощицы выскочил перепуганный олень и понесся по тусклому лугу. Это напомнило ей… что-то из далекого прошлого. Что-то забытое, запретное, пахнущее конским потом и собственным испугом. Короткая занавеска задела лицо девушки, приникшей к холодному стеклу.
И тут перед ее глазами рассеялся вагон, отец, элегантные дамы и господа за соседними столиками. Ничего этого не стало. Она видела совсем другую картину: одинокий ребенок в большом дворце, тихий уголок ее личного мира, зловещий разговор, прекрасно слышный за портьерой.
Заговор! Страшный, убийственный умысел…
Тогда она ничего не поняла, но все, что последовало за тем разговором: крах Линдбергов, страна в руинах, разгром и преступления, – все это дело рук ее отца!
Поэтому он оказался в нужный момент в комнате Агнесс, поэтому он так отчаянно пытался сделать сына королем. Поэтому она сама изначально не играла в этом плане никакой роли – бесполезная младшая дочь, годная лишь на то, чтобы выгодно выдать замуж.
Но страна изменилась, и герцог оказался не у дел. Теперь Луиза нужна ему, она его последний шанс. Вот кто здесь настоящий безумец! Не брат, запуганный внешним миром, не мать, раздавленная собственной виной. Он – человек, которому власть всего важней, одержимый и безразличный к людям. Он – чудовище, готовое на все.
– Ты ничего не ешь.
Луиза моргнула и очнулась. Они по-прежнему сидели за столиком в вагоне-ресторане, и отец пристально смотрел прямо на нее. А в руке у Луизы был зажат затупленный столовый нож. Когда девушка наконец положила его рядом с тарелкой, на ладони остался отпечаток узора с его ручки.
– Мне не хочется, – слабым голосом ответила она.
– Ты выглядишь больной. – Даже такое простое замечание звучало как обвинение.