– Мы не знакомы, – лаконично завершил он мысль.
– Я… э-э-э… я…
– Понятно, ты еще не определилась со сценическим псевдонимом. Но это поправимо. А мое имя – Олле. Олле Миннезингер.
– Красиво. Как будто старинный певец. Или это псевдоним? – запуталась она.
– В конечном счете это несущественно. Важно лишь то, как сам себя называешь. Ну что, ты готова представиться? – снова спросил Олле после короткой паузы. – Я же не могу звать тебя все время «ты». Это грубо, а я не грублю девушкам.
– Лу… Луковка, – выпалила Луиза прозвище из детства, внезапно всплывшее в памяти.
Он несколько раз обошел девушку кругом, будто примеряя на нее это имя. Наконец кивнул и широко улыбнулся. В его рту блеснул серебряный зуб.
– Соглашусь, тебе подходит. В этом есть и намек на внешность, и легкое кокетство, и тайная драма. Идеально! Чайке тоже должно понравиться.
– Что за Чайка?
– Она здесь живет. Скоро вернется и принесет тебе лекарство.
В калейдоскопе абсурда Луиза совсем забыла о своем состоянии. Но слова о лекарстве вернули ее к реальности, в которой она все еще была больна. Беседа утомила ее, она опустилась на комковатый матрас и плотнее закуталась в занавес.
– Верно, поспи. Она сама тебя разбудит, – подбодрил Олле, спустился в суфлерскую будку, похожую на половинку раковины или крыло жука, и исчез под сценой. А может, ей это только показалось.
***
– Ты, верно, совсем спятил. Зачем было тащить ее на сцену? – Резкие звуки вырвали Луизу из беспокойного забытья. Она посмотрела сквозь приоткрытые веки, но рядом не было никого.
– Зато какой эффект!
– Не мели чепухи. Лучше скажи: ты уверен, что она не ела той дряни?
– Не успела, я был рядом. – Одним из говоривших был уже знакомый ей Олле. – Ты принесла?
– Да, – ответил хриплый низкий голос. Разговор раздавался откуда-то снизу.
– Где взяла и что взамен?
– У старухи, как обычно. Она мне должна была услугу, – прокряхтел некто. Луиза различила звуки какой-то возни, скрип и треск дерева. – Возьми хоть это, а то пристроил, как бродячую собаку, смотреть тошно.
Спустя минуту из-за кулис показалась стриженая голова Олле. Он заметил, что Луиза проснулась, и приветливо оскалился.
– Что я говорил? Под чаячьи крики нелегко дремать; тебе это подтвердит каждый, кто слышал их хоть раз. – Он двинулся к Луизе, держа на вытянутых руках, как трофей, красное продавленное сиденье, видимо, только что выломанное. – Это очаровательное создание позволяет себе не только критиковать меня, но и крушить мой театр! – С этими словами он бесцеремонно подсунул сиденье Луизе под голову. Ткань была жутко засаленной и пахла мышами.