Несмотря на ворчание, шутливые перепалки, вечную нехватку топлива, а также на то, как стыдливо Вольфганг прятал мутные бутылки портвейна по углам – видимо, с годами алкоголь стал сильнее действовать на него, – труппа Крысиного театра была настоящей семьей, какой Луиза не видела никогда.
Она быстро убедилась в том, что ее новые друзья вовсе не простые представители разоренной богемы, которые тайком продолжают зарабатывать своим искусством. Ребята Пэра все время тащили ему часть своей добычи, Чайка зачастую возвращалась с промысла только под утро и, громогласно ругаясь, удалялась в свое поднебесное логово. Вольфганг вроде иногда играл на гармони в кабаках на «веселой улице» – единственном месте, где, по словам президента, человек имел право на слабости. Олле пропадал, когда его искали, и возникал, когда не ждали. Но благодаря общим усилиям труппа не голодала.
Оказавшись среди людей, которых в прежней жизни обошла бы за два квартала, Луиза не могла их осуждать. Город повернулся к ней другим лицом, уже третьим на ее памяти. Это лицо скалилось кривыми зубами, подмигивало разновеликими глазами и дышало дешевым табаком, но в его взгляде не было фальши.
Когда грудь перестала отдавать болотным бульканьем при каждом вздохе, Луиза собралась уходить: при всей симпатии она не могла больше обременять этих людей своим бесполезным присутствием, а зарабатывать, как они, – не умела, не могла. Пора было возвращаться. Все вещи, которыми она успела разжиться, были уже на ней, оставалось лишь попрощаться с театром и его обитателями.
Поднявшись из теплого подземелья, она протиснулась между скелетов бывших замков, лачуг, развалин хитроумных механизмов и вышла на сцену – место, с которого началась эта странная глава ее судьбы. Над головой громоздились проржавевшие перекладины и лианами свисали толстые канаты, необходимые для смены декораций. Театр завораживал ее с детства, но Луиза никогда не смела представить себя на месте актрисы, играющей главную роль.
В зрительном зале сидела Чайка, вшивавшая в подкладку своего вечного пиджака новый карман, и одним глазом наблюдала за ней.
– Уже уходишь?
Луиза почти перестала удивляться ее беспардонной проницательности и не стала ничего отрицать:
– Не хочу злоупотреблять гостеприимством. Мне давно пора устроиться на работу, а к весне, если повезет, уехать из города. Иначе никак.
Чайка перекусила нить, встряхнула пиджак и накинула его на плечи. Когда он сел как надо, снова обратилась к Луизе:
– Как ни посмотри, а в голове у тебя каша, и та без соли. Пойдем, покажу кое-что.