***
Едва он скрылся из виду, как через другую дверь в зал вволокли Братьев. У Линкса была рассечена губа, а у Рехта – подбит глаз. Подталкивая в спины, их загнали к остальным на сцену, где ребята повалились без сил. Вид у обоих был не столько напуганный, сколько непонимающий.
Отдышавшись, Рехт поковылял к Олле и почти повис у того на плечах.
– Я думал, нас тащат в каталажку… Что происходит? Эй, что вы делаете?! – вскрикнул он, увидев, что Фабиан отсчитывает деньги и передает их одноглазому помощнику Крысиного короля.
– Лучше молчи, не сейчас, – сквозь зубы пробормотал Олле и с усилием усадил Рехта на один из стульев.
Тем временем пачки купюр одна за другой исчезали в черной холщовой сумке. Когда пришел черед последней, одноглазый спокойно забрал ее из рук Фабиана, положил в карман и заявил, что в доле Крысиного короля не хватает тысячи гульденов. Спустя несколько вдохов и выдохов Фабиан отдал еще одну пачку.
– Подавись, сволочь.
Тот нахально похлопал Дюпона по щеке и затянул горловину сумки. Чайка вцепилась в платье Луизы – беззащитный, беспомощный жест.
Они покидали зал неспешно и развязно, будто потешаясь над слабостью жителей театра. Когда в отдалении скрипнула дверь черного хода, из-под сцены, прямо из суфлерской будки показалось встревоженное лицо Вольфганга. Дыхание старика было тяжелым и хриплым, будто раздувались меха его гармони.
– Вот ведь оказия, – прокряхтел он, вылезая на сцену. – Говорил я тебе: доиграешься, парень, ох, доиграешься! Скажи спасибо, жив остался. Да и все мы. Этель-то крепко спит, только храп стоит, а Кларисса вся извелась. Она мигом услышала, что чужие в театре.
– Так ты все слышал? – уточнил Олле, помогая ему подняться на ноги.
– Почти все.
– Зато мы ничего не слышали! – сказал Рехт за обоих Братьев. – К нам в общежитие ввалились эти ублюдки, отметелили, притащили сюда, а тут им отвесили денег цельный мешок! Как вы это объясните? – Он воинственно сложил руки на груди, что отнюдь не делало его более грозным.
– Приходил Крысиный король с людьми, забрал долю от выигрыша, велел отвезти Якоба в Иберию. Теперь мы у него на крючке, – коротко подвел итог Олле, потирая лоб. Вид у него был обескураженный.
– Не хотелось бы злорадствовать, но, кажется, тебе знатно прищемили нос. – Вольфганг явно был не из тех, кто умеет сочувствовать.
– Это первая моя встреча с Крысиным королем, чей титул лишь на то и годен, чтобы пугать детей на праздник в кукольном театре накануне Йоля, – вспылил Миннезингер. – Нахлебник стоков, паразит помоек, король в лохмотьях! Он еще попляшет… Таким, как он, не место в Хёстенбурге, и крысам дозволено быть лишь зрителями, но не актерами. Бред, бред… Так, кажется, теряют разум, узрев легенду во плоти… я выжгу их гнездо, я расколю их улей, я по ветру пущу прогнившее отребье…