На подносе для писем лежал конверт с синей маркой, подписанный знакомой слабой рукой. Леопольд подумал было, что послание от отца может подождать до утра, когда он отдохнет и наберется сил, но годы работы в Комитете рядом с педантичными Жоакином и Юстасом сформировали в нем привычку не откладывать бумаги на завтра. К тому же отец был уже очень стар, и Леопольд не на шутку беспокоился о нем.
Неделя, проведенная в Ривхольме, последнем оставшемся у отца имении, произвела на Лео тягостное впечатление. Немощь графа и небрежное ведение хозяйства звонили в колокол сыновнего долга: «Ты нужен здесь! Ты должен быть здесь!» Но он не остался.
По иронии судьбы, Леопольд вернулся именно в тот день, когда случилось покушение. Точнее, сразу после него. В Коллегию согнали столько солдат, что он целый час не мог прорваться к Жоакину, даже выкрикивая свое имя и должность в их каменные лица. Когда он наконец достиг кабинета президента, то увидел, каким его друг может быть в гневе. И это зрелище его напугало: тот грозился расстрелами и виселицей, крушил стулья, швырял документы, печати и чернильницы. А когда заметил Леопольда, то сорвал злость и на нем, обвинив в соучастии. Позже он извинился и они оба поклялись забыть об этом. Леопольд еще помнил.
Не ожидая никаких хороших известий, Леопольд распечатал конверт и развернул сложенный втрое лист плотной гербовой бумаги.
Прочитав письмо до конца, он решил, что произошла какая-то ошибка: отец утверждал, что после отъезда Леопольда к нему заявились государственные скупщики леса и потребовали продать вековую поминальную рощу. Они сказали, что та удачно расположена и сосны в ней нужного качества. Граф сетовал, что у нынешних властей не осталось ничего святого, никаких связей с традициями народа, и умолял сына защитить поместье и рощу. Хотя бы пока он жив.
Рядом не было Жоакина с его осуждающим взглядом, поэтому Леопольд налил себе полный стакан крепленого вина и выпил его залпом. Следующий осушил одним глотком до половины. Паутина сна слетела с него, оставив опустошенным и взволнованным. Он никак не хотел верить, что Жоакин нарушил данное ему слово не трогать Ривхольм ни при каких обстоятельствах. Скорее всего, это случайность, чья-то оплошность.
Едва Леопольд успокоил себя этими мыслями, как пришли сомнения, темные и вертлявые, чуждые и ядовитые. С чего он взял, что еще значит что-то для господина президента?.. Властность Мейера уже граничила с манией и грозила перерасти в диктатуру. А как легко он заменил самого незаменимого? Свою шлюху Жо ни на кого не променяет, а друга, почти брата, – запросто! Так чего теперь стоит данное много месяцев назад обещание? Слова – ветер, колебание жил в горле, движение лживого языка. Слова – ничто.