— Нет. Я бы всё равно приехал.
И как это ни странно, моё тело ответило на это дрожью, и я молился Богу, чтобы её не было заметно. Чёртов предатель. Он разбил тебе сердце, — напомнил я себе. — Он практически сломал тебя.
— Но я должен был понять, что это ты, — продолжал Джексон. — Ты талантливый парень. Всегда был таким.
Хочешь сказать, у меня талантливые руки? А что, да, так и есть, тебе ли не знать, чёрт возьми. Но прямо сейчас мне не хотелось ничего больше, чем использовать эти руки для того, чтобы разорвать ублюдка на части, вырвать ему сердце так же бесчувственно, как он мне. Как он мог стоять такой спокойный и собранный, будто в воздухе не было никакого напряжения, терзающего нас обоих? Потому что ты ничего не значил. Потому что он богатенький папенькин сынок, который получает всё, что хочет. Потому что ты доверился ему, а он солгал.
В моих венах кипела кровь, но я старался сохранять небрежное выражение лица. Если ему было плевать, то и мне тоже, и будь я проклят, если покажу слабость перед этим мужчиной. Чем раньше он снова уйдёт из моей жизни, тем лучше.
Я кивнул на скульптуру, которую выставил раньше.
— Она там.
— Отлично. Спасибо, — он подошёл ближе и опустился на колени рядом с ней, а затем его большие руки с трепетом пробежались по стали. — Это очень красиво, Лукас.
Держа рот на замке, я продолжал наблюдать, как его пальцы гладят изгибы, его восхищение было очевидным. Он гладил скульптуру так, будто это было величайшее создание, к которому он когда-либо прикасался, и я не мог оторвать взгляда, как бы ни хотел.
— Майк сказал, что у тебя много поклонников. Что они практически ничего не могут держать в запасе.
Голубые глаза Джексона, один из которых был намного темнее другого, метнулись ко мне, и он улыбнулся.
А, так вот, как всё будет. Он заведёт со мной маленькую беседу в попытке быть дружелюбным, а затем получит то, что хотел, и уйдёт. Что ж, пошло это к чёрту. Он не получит от меня милостей.
— Я постоянно занят.
— Я в это верю, — он наконец понял, что я не в настроении болтать, потому что его улыбка исчезла, и он встал. — Сколько? — спросил он, доставая бумажник из заднего кармана брюк.
— Нисколько. Она твоя.
Рука Джексона замерла.
— Я приехал купить твою работу, а не украсть её.
— Я не хочу твоих денег.
Он посмотрел на купюры, которые держал, а затем снова на меня.
— С этим что-то не так?
— Да. Это бумажки твоего старика.
Яд вышел раньше, чем я смог его сдержать, автоматическая реакция, будто я был змеёй, на которую наступили.
И в дело вступает мой покер-фейс. А, к чёрту.