— Он сказал сначала "изнасилует", а потом "прикончит", понимаешь?
— Арнольд, прекрати играть со мной в шарады. Какая разница, что он сказал сначала, что — потом?
— Разница в том, что детей сначала убивали, потом насиловали.
— Очередность слов? Серьезно? ЭТОМУ ты придаешь значение? Послушай, девочка, это тебе не кражи мелкие расследовать, да редкие убийства пьяных бродяг. Здесь все куда серьезнее, и эта сволочь, — он кивнул головой в сторону Дарка, — переиграет тебя в этой твоей словесной шараде на раз-два, если будешь обращать внимание на такие глупости.
— Уходи, Люк. Мне нужно допросить подозреваемого. Одной.
К окну отвернулась, медленно выдыхая, собираясь с мыслями, ожидая, пока закроется за Томпсоном дверь. Усмехнулась, увидев небольшую толпу людей в грязной, рваной одежде не первой свежести. Они громко о чем-то разговаривали, передавая друг другу одну сигарету и нетерпеливо поглядывая на окна полицейского участка. Как шутил Люк, это была свита нашего короля с катакомб. Дежурили здесь день и ночь с тех пор, как несколько человек буквально ворвались в участок и потребовали допросить их по делу Дарка.
— Они тебя любят.
На этот раз усмехнулся он, и я не смогла сдержать ответной улыбки.
— Им просто больше некого любить.
— А разве человеку обязательно кого-то любить?
Спросила и замерла — его взгляд изменился, потяжелел, став свинцовым.
— Чтобы не скатиться в самую бездну — да. А вы никого не любили, мисс Арнольд?
Пожала плечами, отводя глаза.
— Почему не любила? Маму, папу. Как все.
И снова ухмылка исказила его рот, и я прикусила губу — в черных глазах холод появился, и желваки заходили на скулах. Невольно засмотрелась на его лицо. Запоминающееся, необычное. Хоть черты и правильные, но нет ощущения смазливости, скорее, мужественность в каждой линии. Прямой нос, ровные темные брови, губы… чувственные. Почему-то это слово пришло на ум. И глаза… черные глаза, в которых будто сама бездна затаилась. Он ими насквозь прожигал, казалось, особенно когда заходил в кабинет, хоть и закованный в наручники, но как к себе домой, по — хозяйски и медленно, чертовски медленно разглядывал меня с ног до головы. Молча. Уверенно. Так, будто искал, что во мне изменилось за ночь… или будто имел право так на меня смотреть. Взгляд, от которого в жар бросало, потому что впервые поняла, что взглядом действительно раздевать можно. И от такого взгляда действительно чувствуешь себя обнаженной. Слишком обнаженной.
— А мужчину?
Хриплый голос заставляет закрыть глаза, приходя в себя и возвращаясь в реальность, и сосредоточиться на его словах. И в ту же секунду раздражение испытать от собственной реакции на его голос… и на себя за то, что позволяю подозреваемому задавать подобные вопросы.