Пряничный домик торжественно вручённый ему на большом подносе оказался бесподобен. Подогнанные с ювелирной точностью детали, филигранная роспись глазурью и даже цветные витражи в окнах — всё это смотрелось великолепно. Только одно «но». На подносе стоял не просто домик, там возвышалась церковь. И застывшие на её крыльце фигурки жениха и невесты уже не намекали, они ставили Кайрата перед фактом выбора.
— О, Дубровский? — ещё пытался отшутиться Кайрат.
— Скорее князь Верейский, — разразилась злым смехом возможная тёща.
— Мама раньше учительницей литературы работала, — пояснила счастливая Кристина. — Нравится?
— Очень! — искренне восхитился Кайрат. — Неужели всё сделала сама?
— Всё, до последней завитушки.
Затянутый в целлофан подарок он со всем должным уважением поставил в багажник машины. Кристина, кутаясь в меха, помахала ему с крыльца на прощанье, и выезжая из кованных ворот особняка он тщетно пытался избавиться он картинки, которую рисовал ему воображение.
У церкви стояла карета.
Там пышная свадьба была,
Все гости нарядно одеты,
Невеста всех краше была…
Глава 15. Дана
«Его нет в городе. Его нет в городе. Его нет в городе», — повторяла Данка как молитву. И звучала она то за здравие, то за упокой.
Она верила, что он занят, у него ведь столько дел и разница во времени, и что будь он рядом, то обязательно бы позвонил или даже пришёл, может даже стоял бы никем не замеченный под её окнами. Это было «за здравие». И она даже тщательно обследовала все помеченные собачками кусты на предмет того, где могла бы притаиться его неподвижная фигура, когда он вернётся. А он же вернётся? С этого вопроса она неизменно скатывалась в «за упокой» и катилась, катилась, катилась. А когда? А надолго? А простит ли он её? А нужна ли она ему вообще или всё это и было тем, чем выглядело — случайной связью и ни к чему не обязывающей ночью?
После встречи с Савойским Данка больше не чувствовала себя цельной, нераздельной, единой. Перед ней словно несколько дорог и сотни одежд. Куда пойти? Что надеть? И каждая требовала соответствовать. Кафтан, шитый суровыми нитками, призывал действовать. Звонить, писать, требовать объяснений. А тонкое бельё, расшитое шёлком, терпеливо ждать.
Но как дитя, ряженое слепыми няньками, она не чувствовала эти одежды своими. Чужие, не по размеру, не по статусу они душили, сковывали, мешали идти. Её дико выматывала эта неопределённость.
Определилась она только с одним. С Алексеем.
Приревновав его к дочке мэра, Данка отчётливо поняла, что ничего у них Лёхой не сложится. Хоть с блондиночкой, хоть без.