— Извини, что так поздно, — это «извини» уже стало его визитной карточкой. И было единственным, что сказал Савойский.
С горящим взглядом кубинского революционера, но такой трогательно беспомощный перед тонкой тканью её единственной одёжки, он стоял на пороге квартиры и не знал, что сказать.
Тогда, перехватив его безумный взгляд она ещё подумала, что это неправильно, но секунду спустя, когда его рука легла ей на шею, привлекая к себе, она растеряла весь свой словарный запас, и остатки благоразумия надоедливыми пташками порхали вокруг, щебеча что-то про порядочность. Кыш! — его одежда падала на пол, отмечая сложную траекторию, по которой они двигались в комнату. Прочь! — журнальный столик какое-то время сопротивлялся, упираясь в пол всеми четырьмя ножками, но был беспощадно отброшен ударом её ноги.
Почувствовав спиной прохладный хлопок постели и животом тепло его обнажённого тела, она отказывалась думать. Ей не нужна эта убогая мыслительная способность, она отказывается от неё навсегда, только бы его руки не останавливались и его губы требовали большего. Ещё большего.
Его горячее дыхание, его влажная спина, тяжесть его тела, лёгкий лайм его кожи — она растворялась в этих ощущениях. Она принимала его. Принимала всего, без остатка. Таким, какой он есть. Таким, каким ему никогда не стать. Каждое его движение открывало в ней что-то новое и что-то давно остывшее возвращало к жизни. Срывая якоря, сквозь туман и низкую облачность тактильных ощущений, она рванула туда, где солнечным светом её пронзило ощущение полной свободы. Лететь! Сгореть. Превратиться в пепел. Пусть этот свет сожжёт её до тла!
— О, боги! — он тяжело дышал, уткнувшись ей в шею.
— Клянусь, я убью тебя, если ты сейчас скажешь «извини», — не открывая глаз, сказала Данка.
— Ни за что, — выдохнул он прямо в ухо. — Никогда в жизни, никого я так не хотел, как тебя. Это просто безумие какое-то.
Он прижался губами к её плечу, и она была рада, что он не видит её глаз. Её бесстыжих счастливых глаз. Она не могла вернуть ему назад его откровение, но то, что никогда и ни с кем ей не было так хорошо, стало свершившимся фактом.
— Не хочу показаться навязчивым, но можно я останусь? — он приподнялся на руках и заглянул ей в глаза.
— Навсегда? — улыбнулась она. Честное слово, ей больше нечего терять.
— Сначала хотя бы до утра, — улыбнулся он в ответ, рассматривая её губы. — А там как получится.
— Будем работать?
— Да, да, да, — выдыхал он отрывисто, наклоняясь к её губам.
О, этот нежный шоколадный вкус!
— До утра, — строго сказала она его влажной нижней губе. — И только если каждый твой следующий поцелуй будет лучше предыдущего.